Жозеф Бальзамо. Том 1
Шрифт:
А она без чванства, без злобы, без злорадства принимала комплименты и как будто забыла о всех кознях против себя. В ее великодушной благожелательности не было ничего наигранного: сердце ее переполняла радость, и в нем не оставалось места для ненависти.
Герцог де Ришелье не случайно в свое время одержал победу под Маоном: он умел маневрировать. Покуда все прочие придворные оставались на своих местах и следили за обменом реверансами, ожидая исхода представления, чтобы, смотря по тому, чем кончится церемония, либо воскурить новому идолу фимиам, либо низвергнуть его, маршал расположился
Во всех концах салона завязывались разговоры: внешность и поведение г-жи Дюбарри подверглись дотошному разбору.
Графиня, защищенная любовью короля, милостивым приемом принцесс и поддержкой графини Беарнской, осмелела, обрела уверенность и стала рассматривать мужчин, обступивших короля, а также выискивать среди дам тех, кто был ей враждебен.
Внезапно ей закрыла обзор некая непрозрачная фигура.
— Ах, герцог! — произнесла г-жа Дюбарри. — Выходит, мне надо было прийти сюда, чтобы увидеться с вами.
— В каком смысле, сударыня? — изумился герцог.
— Да ведь я вас не видела добрую неделю ни в Версале, ни в Париже, ни в Люсьенне.
— Я предвкушал удовольствие встретить вас здесь нынче вечером, — отвечал старый царедворец.
— Быть может, вы предвидели эту встречу?
— Я был в ней уверен.
— Вот как! Что вы за человек, герцог, право слово! Знали — и не предупредили меня, вашего искреннего друга, а ведь я понятия не имела, что мы увидимся.
— Неужели, сударыня? — удивился герцог. — Разве вы не знали, что приедете сюда?
— Нет. Я была в том же положении, что Эзоп, когда он повстречался на улице с судьей. Тот спросил: «Куда ты идешь?» «Не знаю», — отвечал баснописец. «Вот как! В таком случае, ты идешь в тюрьму». — «Вот видите, — заметил Эзоп, — значит, я и в самом деле не знал, куда иду». Вот так же и я, герцог, могла предположить, что еду в Версаль, но не была в этом настолько уверена, чтобы утверждать. Поэтому вы оказали бы мне большую услугу, если бы навестили меня заранее, но… надеюсь, теперь-то вы меня навестите, не так ли?
— Сударыня, — отвечал Ришелье, с виду нисколько не уязвленный насмешкой, — не возьму в толк, почему вы сомневались, приедете ли вы в Версаль или нет.
— Отвечу: потому что мне подстроили каверзы.
И графиня устремила на герцога пристальный взгляд, который тот выдержал без малейшего смущения.
— Каверзы? Боже мой, графиня, что вы такое говорите?
— Во-первых, у меня похитили парикмахера.
— Парикмахера?
— Да.
— Почему же вы мне не сказали? Я прислал бы вам своего. Однако, прошу вас, не надо так громко! Я прислал бы вам своего, это сущее сокровище, бриллиант: его откопала госпожа д'Эгмонт. По сравнению с прочими куаферами он — истинный артист; поверьте, никто из королевских парикмахеров
— С Леонаром! — воскликнула г-жа Дюбарри.
— Да, этот юноша причесывает Септиманию, и она прячет его от всех, как Гарпагон [118] свою шкатулку. Впрочем, не вам жаловаться, графиня: вы причесаны изумительно и прекрасны, как день. Но вот что поразительно: форма этих локонов, как две капли воды похожи на тот набросок, что вчера сделал Буше по просьбе госпожи д'Эгмонт, причем она рассчитывала воспользоваться им сама, и только болезнь помешала ей в этом. Бедная Септимания!
118
Главный герой комедии Мольера «Скупой».
Графиня вздрогнула и устремила на герцога еще более пристальный взгляд, однако герцог по-прежнему улыбался с самым непроницаемым видом.
— Ах, простите, графиня, я вас прервал… Вы что-то говорили о каверзах?
— Да, мало того, что у меня похитили парикмахера, у меня украли платье, изумительное платье.
— Ах, какая низость! Но в сущности, вы прекрасно без него обошлись: то, которое на вас, сшито из божественной ткани… По-моему, это китайский шелк, расшитый цветами, не правда ли? Что ж, если бы вы, оказавшись в затруднительном положении, обратились ко мне, как вам и следует поступать в будущем, я послал бы вам платье, которое заказала себе моя дочь ко дню вашего представления: оно до того похоже на ваше, что я побожился бы, что это оно и есть.
Г-жа Дюбарри стиснула руки герцога: теперь она начинала понимать, что за чародей вызволил ее из беды.
— Знаете, в какой карете я приехала, герцог? — спросила она.
— Не знаю, но надо думать, в своей собственной.
— Герцог, карету у меня похитили так же, как парикмахера и платье.
— Да вас ограбили до нитки! В какой же карете вы прибыли?
— Скажите мне сперва, какая карета у госпожи д'Эгмонт?
— По-моему, для нынешнего вечера она нарочно заказала себе новую карету, обитую белым атласом. Но на дверцах еще не успели нарисовать ее герб.
— Да, не правда ли, розу нарисовать можно куда быстрее, чем геральдические знаки? У Ришелье и Эгмонтов очень сложные гербы. Ах, герцог, вы просто прелесть!
И она протянула ему обе руки, благоухание и тепло которых старый царедворец ощутил, запечатлевая на них поцелуи.
Внезапно он почувствовал, что пальцы г-жи Дюбарри вздрогнули.
— Что с вами? — спросил он, озираясь.
— Герцог… — растерянно пролепетала графиня.
— Ну же, в чем дело?
— Кто этот человек, там, возле господина де Гемене?
— Этот, в мундире прусского офицера?
— Да.
— Смуглый, черноглазый, с выразительным лицом?
— Да, да.
— Графиня, это какой-то офицер в высоком чине, присланный, вне всяких сомнений, его величеством королем прусским, дабы почтить церемонию вашего представления ко двору.
— Не смейтесь, герцог, этот человек приехал во Францию уже три или четыре года назад. Я искала его повсюду и не могла найти, я его знаю.