Жребий Кузьмы Минина

Шамшурин Валерий Анатольевич

Нагово согласно подкивнул.

— Негожее, осквернённое отдадим, — взялся снять у всех камень с души Куракин. — Пошто нам беречь треклятые венцы Годунова и расстриги. Грязь на них. Отдадим без урону чести.

— В заклад ежели, — видя, что другие готовы поддержать Куракина, смирился и Шереметев. — Подоспеют оброчные деньги — выкупим. А о грязи так разумею, что к злату она не липнет.

Всё вышло как нельзя лучше. И Мстиславский удоволенно расслабился, сняв с подлокотников руки и возложив их на оплывшее брюхо.

Больше ничего не могли удумать бояре. На том поладили.

2

Если

бы не гонец от Трубецкого, Заруцкий остался бы ночевать в Коломне. Он доказал великую преданность Марине — с особым бережением доставил ей вызволенного из нижегородской темницы преподобного отца Мело, и царица-опальница собиралась в полной мере отблагодарить своего рыцаря. Но атаман нутром почуял, что всякое промедление опасно для него: приближение гетманского войска, уже замеченного сторожевыми разъездами, вызвало крайнюю сумятицу в ополчении.

Не стряхнув пыль с одежды, гонец дерзко нарушил застолье, торопясь изложить всё, что наказывал ему Трубецкой.

Вскинув тонкие щипаные брови, с надменным недовольством смотрела на бесцеремонного вестника пани Марина. Отрешённо, будто его не касались никакие мирские страсти, перебирал чёрные бусины чёток отец Мело. Но гонец видел только Заруцкого, а Заруцкий — гонца. И мысли атамана уже никак не вязались с приятным застольем. В цепкой руке его заметно подрагивал серебряный корчик с недопитой романеей.

Как всегда в трудный час, нашлись в ополчении смутьяны, кои при любой напасти призывали к ответу вожака, а не искали вину в своей трусости и шатости. Кому от того корысть? С Трубецким у Заруцкого полное согласие: тому довольно, что его первым величают в грамотах, пусть первый он только на словах. Однако есть иные. Накипело у многих. Бесплодное стояние под стенами становилось невмоготу. Истощились запасы свинца и пороха, не хватало хлеба. Даже самые ретивые в самовольных набегах казаки приуныли. Отошла для них та шалая пора, когда они грабили окрестных мужиков, стаскивая на свои возы туши забитой скотины, кур, гусей, кадушки мёда и посевное зерно, а уж заодно с тем хомуты и попоны, плуговое железо и овчину, кросна и сермяги. Всё было разорено дотла под Москвою, всё начисто выбрано и раздуванено. На жалких остатках кормов держалась рать. Ладно ещё Троицкий монастырь пособил, поделившись порохом и хлебом, а то впору хоть всё ополчение распускать. Да и само оно уже было готово распасться. Недюжинная воля нужна, чтоб его удержать. Теперь и малая промашка сулит беду.

Вслед за гонцом атаман проворно спустился с высокого теремного крыльца. Расторопный казак немедля подвёл к нему коня. Но мягкий шелест платья заставил Заруцкого обернуться. Наскоро простившись с Мариной за столом, он и в мыслях не держал, что она соизволит проводить его на дворе.

Кончиками пальцев приподнимая широкий и пышный подол, Марина небесной мадонной сходила по ступенькам, и он, словно заворожённый, терпеливо поджидал её, напрягшись как струна, в новом бархатном кунтуше с золочёными витыми шнурами, в который обрядился перед застольем в угоду ей и второпях забыл переодеть в дорогу.

— Так длуго чекалам [57] ... Так длуго чекалам, — прерывисто заговорила Марина, подойдя к нему и обжигая страстным сиянием чёрных глаз.

Заруцкий смело привлёк её к себе и, нисколько не таясь, поцеловал в маленькие раскрывшиеся губы.

— Хочешь, чтоб я ночевал? — спросил он шёпотом балованного

любовника, чуть отклонив своё лицо.

— Бардзо хце [58] — тоже шёпотом ответила Марина.

Из-за её плеча атаман увидел вышедшую на крыльцо чистоплотную немку-прислужницу с Марининым ребёнком на руках, а за немкой сухой и тёмный лик отца Мело. Губы монаха шевелились: верно, творил молитву. Поощрял ли? Альбо проклинал?

57

Так долго ждала... (польск.).

58

Очень хочу (польск.).

Всё то время, пока они добирались до Коломны, и после — за столом таинственный монах сурово отмалчивался. Лишь единый раз, обратясь к Заруцкому, пробормотал что-то по-латыни, тут же перетолмачив: «Власть имущие смертны». Вроде бы ненароком сказанное занозой засело в цепкой памяти атамана. Но темна вода во облацех. Заруцкий поначалу не уразумел смысла. Вспомнив теперь, что перед тем он поведал монаху о позорной смерти тушинского царика под Калугой, догадался: слова Мело были предостережением ему самому. Ведь сойдясь с Мариной, он занял место покойного не только на супружеском ложе.

Лишь мельком взглянул атаман на монаха, но и того было довольно, чтобы оставить все колебания.

— Кохана моя, — уже с притворным пылом, но ни в чём не обнаруживая перемены, молвил он. — Я вскоре ворочуся. Погодь самую малость. Да береги Иванку. Быть ему у нас на Москве царём. Веришь ли мне?

— Не вем, — совсем тихо ответила сникшая Марина.

Куда подевалась кичливая и норовистая шляхтянка?

Перед Заруцким стояла истомлённая неутолимым желанием жёнка, для которой невыносима и самая краткая разлука. «Да её, бесовку, впрямь присушило ко мне!» — самодовольно решил атаман.

Его стало тяготить затянувшееся провожание.

Он круто повернулся и вскочил на коня. Ворота были загодя отворены. Атаман, а за ним верная казачья охрана молодецки вылетели со двора. Даль и вечерняя сумеречь поглотили их...

3

Дворянские и казацкие отряды были расставлены с тем умыслом, чтобы перекрыть все подступы к Москве. Однако сплошь кольцо не смыкалось. Непомерно велико пространство для охвата. Наспех возводимые крепостцы-острожки, что преграждали самые опасные пути, не могли длительно держать оборону. Рыхлая насыпь и хлипкий тын были дрянной защитой. И удержание острожков стоило немалой крови. Потому, уготавливая достойный отпор Ходкевичу, Заруцкий с Трубецким порешили стянуть все силы в одно место, к своим наиболее укреплённым казацким таборам возле Яузы. Атаманы не просчитались.

Резко и зычно взревели боевые рожки и нефири у Андроньева монастыря, мимо которого двинулось на приступ казацких укреплений гетманское войско. Смыкаясь с ним, взмахнули саблями подоспевшие из Кремля хоругви. Держались плотно, чтобы ударить сокрушительным тараном. Без надёжных тылов и добрых припасов Ходкевичу не оставалось ничего иного, кроме как навалиться разом и сломить ополчение с ходу. Невзирая на встречный огонь самопалов и пушек, латники отважно прихлынули к земляному валу и стали взбираться на него.