Жребий пепла
Шрифт:
— Верно, но я предполагаю, а не доказываю, — поправил тот. — Мой пример несколько грубоват и в реальности все происходило совсем по-иному — если моя гипотеза вообще верна, разумеется — но порядок событий не смогли бы воссоздать даже их очевидцы, если таковые были. В пользу моей версии могу привести такие явления как места силы — никто до сих пор так толком и не знает, почему в той или иной точке стихия просто бурлит, тогда как совсем рядом ведет себя как обычно. На мой сугубо дилетантский взгляд этому-то как раз и способствуют оставленные некогда прорехи в мироздании. Ведь как известно наиболее ценные и опасные кристаллы мощи находят именно там, тогда как самые умелые алхимики и чародеи лишь недавно научились создавать в своих мастерских их жалкое подобие.
— Яйцо — это мир, — протянул Макото; брови
— Хороший вопрос, — похвалил его Червь. — Смотрите: нам известно пять школ, каждая из которых олицетворяет одну из стихий — опуская разложение, так как оно совершенно другая история. Земля, воздух, огонь, вода, тьма — но если происхождение первых четырех не требует особых разъяснений, то вокруг последней до сих пор разгораются яростные споры. Я бы предположил, что тьма как раз таки поступает откуда-то извне, а не принадлежит к нашему миру изначально. Именно поэтому ею владеют немногие избранные. В общем, — поспешно добавил он, заметив, что Макото открыл рот для нового вопроса, — управляя тьмой, ты берешь под контроль то чудное варево, в котором пребывают вселенные. Как-то так.
— Кристалл мощи — простой артефакт. Орудие без воли и разума, — сказал Кенджи. — Но как твоя теория объяснит голос, время от времени звучащий в моей голове? И те видения? Будто бы сущность в сфере была живой и имела свои воспоминания… во всяком случае когда-то.
— А вот здесь я вынужден признать поражение, — вздохнул Червь. — Не припомню даже упоминаний о том, что кому-либо из живущих удавалось создать филактерий — сосуд для хранения души. Те же, кто утверждали обратное, оказывались либо шарлатанами, либо полоумными. Что-то касаемо монеты мне тоже трудно сказать — возможно на ней и впрямь наложено сильное проклятие, заставившее того несчастного сойти с ума, но, чтобы сделать хоть какие-то выводы, я должен тщательно осмотреть золотой, а на это уйдет время.
— Хорошо, — вздохнул Макото и откинулся на спинку, скрестив руки на груди. — Допустим, теперь мы все знаем, что сфера — это некий артефакт, прибывший из другого мира. Возможно. Но как это нам вообще поможет?
— Пока что никак, — сказал Червь. — Но когда вы добудете эту сферу и принесете ее мне — я попробую выяснить ее природу.
— Если бы мы еще знали, где ее искать, — хмыкнул Кенджи.
— А вот здесь у меня для вас хорошие новости, — глаза Червя хитро блеснули; после он достал из-за пазухи свернутый в трубку свиток, расстелил его на столе и придавил бокалом. — У меня в руках — опись наиболее ценных экземпляров, хранящихся в императорской сокровищнице. Лет пятнадцать назад представители Дома Волка в одном из своих походов в Пустоши случайно наткнулись на подземную усыпальницу, где в запечатанном саркофаге хранилось нечто, по описанию походившее на то, что вы ищете. Видимо, не найдя находке применения, они преподнесли ее в подарок господину Симада, который как раз праздновал покорение новой ступени сына…
— … а значит, сфера должна храниться где-то в императорском дворце, — закончил за него Кенджи.
Он обменялся взглядами с Рю, которому, похоже, в голову пришла та же мысль что и ему. На какое-то время в комнате повисла тишина, которую прервал голос Макото, звучавший почти умоляюще:
— Я надеюсь, вы не хотите сказать, что мы собираемся ограбить самого императора?
Глава 7
На самом деле не сказать, чтобы и самому Кенджи так сильно нравилась эта затея — однако выбора у них все равно не было. Вряд ли у них получится вот так запросто заявиться на аудиенцию к императору и вежливо попросить отдать им таинственный магический артефакт из его сокровищницы; если, конечно, господин Симада еще не успел избавиться от сферы, что вполне вероятно. Так что забирать ее придется самим — и либо они сделают это первыми, либо она рано или поздно рискует оказаться в руках Жнеца. Кенджи не сомневался, что тот в конце концов сумеет найти способ пробраться даже в святая святых Каноку; неизвестно, не успел ли он уже завербовать кого-нибудь из слуг или даже придворных — поэтому действовать нужно было быстро.
Видимо, фортуна все же им благоволила, так как буквально со
Рю держался довольно стойко и сломался лишь после девятого аргумента, пускай и нехотя, но признав правоту Червя. Предстоящая авантюра действительно была рискованной — и это еще очень мягко сказано — и, если их вдруг поймают за попыткой проникнуть в императорский кладезь, вряд ли кто-то даст наглецам шанс объясниться. Однако не успели они кое-как сойтись во мнении, как их тут же ждал новый виток спора, заключающийся в том, какую роль каждый из них будет играть в скором ограблении. Червь, правда, тактично называл их предприятие «приключением», но формулировка дела сути его не меняла.
После жарких прений они решили следующее: покуда Кенджи и Макото ведут себя на пиру ни в чем не бывало, смешавшись с остальными гостями — а между тем ищут малейшее слабое место в охране дворца — Червь продолжает искать сведения о сферах; заодно он пообещал подвергнуть монету всем возможным опытам и выяснить, наложены ли на ней какие-либо чары. Единственным оставшимся не у дел оказался Рю, так как, разумеется, пускать старика на праздник никто бы и не подумал, а его маскарад вряд ли бы смог сбить с толку зоркие глаза императорской гвардии. Рю наверняка был просто «счастлив» сидеть сложа руки, но он и виду не подал, заявив, что все равно собирался решить парочку личных дел, да и глазеть на парад «чванливых толстосумов» у него нет ни малейшего желания.
Договорившись, они разошлись и уже по дороге в поместье Змея Кенджи узнал от Макото, что на приеме ему — как и всем остальным участникам — придется не только демонстрировать свои манеры, но и поразить окружающих стихами собственного сочинения. На справедливый вопрос Кенджи а каким именно образом он, не сложивший за всю свою жизнь и строчки, за столь короткое время должен сочинить несколько вирш — а лучше не меньше десятка — Макото только пожал плечами. А что ему оставалось?
Поэтому последние несколько дней Кенджи практически не вставал из-за письменного стола, пытаясь накарябать хоть что-нибудь приличное. Ну или во всяком случае то, что можно было произнести вслух и не сгореть со стыда прямо на месте. Голова его пухла от прочитанных трудов поэтов разной степени таланта и известности — что самое интересное, последнее зачастую совершенно не зависело от первого — а чернил, перьев и пергамента он извел столько, сколько не использовал за всю прожитую жизнь. Параллельно он изучал пергамент, на котором Червь грубо, но весьма понятно начертил план императорского дворца — они не стали уточнять, откуда у него вообще взялась подобная информация.
Уже накануне пира, поздним вечером, Кенджи, откинувшись на спинку стула, тер глаза и размышлял, какую рифму можно использовать к слову «сиятельство», когда позади раздался тихий шелест. Кенджи кинул быстрый взгляд на начищенный до блеска шлем, висевший подле двери, и негромко произнес:
— Не припомню, чтобы сегодня я ждал гостей.
— Как правило, наш визит становится неожиданностью. Для многих — последней в жизни.
Кенджи оглянулся и окинул взглядом стоявшего у раскрытого окна Проклятого, одетого точь-в-точь, как и те, с кем ему пришлось столкнуться несколькими ночами ранее. На первый взгляд он был безоружен, однако Кенджи, припоминая уроки Рю, знал, что нож или стилет можно спрятать даже будучи облаченным в одно исподнее; и при этом так, что достать оружие можно будет одним быстрым движением. При должной сноровке и упорных тренировках, разумеется.