Жребий
Шрифт:
— Так это можно сделать и здесь. Зачем идти в участок?
— Я тоже такого мнения, — согласился Олег.
— Вы кто такой? — зло спросил Нетудыхина Калиберда.
— Гражданин, — сказал Нетудыхин.
— В каком смысле?
— В прямом. В каком же еще?
— Друг он мне, — сказал Олег, — друг детства. Приехал сюда в гости.
— Предъявите документы.
Нетудыхин достал паспорт и вручил его участковому. Тот, тщательно осмотрев документ, положил его в свой планшет.
Нетудыхин
— Паспорт не изымается, а предъявляется для удостоверения личности владельца.
— Вот пройдете со мной в отделение, и там я выясню вашу личность, — сказал Калиберда, сузив глаза.
— Ты чего до него прискипываешься? — сказала Мария Васильевна. — Он-то здесь при чем?
— Разберемся-разберемся, — отвечал участковый. — И ты, Раскачай, возьми пас-порт.
— Я тебе не Раскачай! — вспылил Олег. — А если Раскачай, то ты — Турок, а не Калиберда! Зачем паспорт? Ты что меня, не знаешь?
— Знаю. Но так положено.
— Паспорта нет. Паспорта я сдала на выписку, — сказала Мария Васильевна.
— Как на выписку?! — удивился Калиберда.
— Я же тебе говорю: Олег уезжает. Ты что, не понял?
— Значит, придется изымать его из паспортного стола.
— Ну, это твое дело, — отвечала Мария Васильевна, хотя еще два дня тому назад она получила паспорта, уже выписанными.
Олег допил чай.
— Теперь можно идти, — сказал он. — А то ведь неизвестно, сколько там придет-ся быть. Покажу тебе, Тим, наше родное районное отделение милиции — тоже в извест-ном смысле историческое место. Вперед, Калиберда! Мы как законопослушные граждане будем сопровождать тебя по бокам. Чтобы тебя кто-нибудь ненароком не пристукнул. У тебя ведь здесь много недоброжелателей.
— Да, боялся я их! — отвечал Калиберда.
По дороге в участок Нетудыхин просчитал ситуацию. Дурной оборот получался. Если начнется следствие, его обязательно привлекут как свидетеля. Но какие показания дал Тюня? Почему Олег скрывает, что в попойке участвовал и он, Нетудыхин? По сооб-ражениям не замешивать сюда третьего? Или из желания оградить друга от ненужных неприятностей? Хорошо, что об этом ничего не знает Кока. "Какая нелепость, вторые су-тки, как в Рощинске, а уже буду оприходован в ментовке! Неплохое начало для рассказа о посещении родных пенатов."
Вошли в отделение. Дежурный старшина, увидев Олега, заулыбался:
— Раскачаев! Давненько, давненько ты у нас не был.
— Привет, дядя Митя!
— Привет-привет! Что случилось?
— Да тут… Одна шамка утверждает, что я поколотил ее ни за что ни про что.
— А ты ее и пальцем не трогал.
— Ну да.
— Понятно. Народ нынче пошел беспамятный. Наверно, она тебя с кем-то пере-путала.
— Да это не она, а он.
— Все равно…
— К Лукину.
— Ну, веди… А этот что? — спросил дежурный, кивая на Нетудыхина.
— Друг Раскачаева. Приезжий. Пусть посидит пока здесь.
— Понял. Присаживайтесь, — сказал старшина, указуя Нетудыхину на отшлифо-ванную скамейку.
Нетудыхин сел. Калиберда повел Олега дальше.
Зазвонил телефон.
— Дежурный старшина Воробей слушает! — сказал старшина. — Понятно… Ну… Да пошли ты его, знаешь куда? Мест нет, мест нет… Надо найти место. На одного чело-века всегда можно найти… Понял… Не понял… А-а, понял… Давай… Давай.
И разговор окончился.
Старшина Воробей почесал затылок и сказал мужику, сидевшему тут же, в дежур-ке, за выгородкой:
— Так… Паспортные данные мы переписали с тобой. Теперь перепишем, что там у тебя есть.
— Да шо у меня есть? Шо на мне, то и есть.
— Я ж и говорю, что на тебе.
Утреннее состояние Нетудыхина куда-то улетучилось. Он с профессиональным любопытством наблюдал за происходящей сценой.
— Так, начнем с брюк, — продолжал старшина. — Брю-ки. Какие?
— Простые, х/б.
— Значит, так и запишем: хэ-бэ. Одни?
— Ну а скока ж?
— Од-ни. Что дальше? — Посмотрел на мужика. — Куртка. Запишем куртку. Кур-тка, черная. Тоже хэбэ?
— Да.
— Хэ-бэ. Что под курткой?
— Рубаха.
— Растягайся, растягайся. Так, ру-ба-ха. В клетку. Клеточная… Или клетчатая?.. А как надо писать, а?.. Не, клетчатая, хэбэ. Одна, да?
— Ага.
— Майка есть?
— Есть.
— Май-ка, од-на.
— Трусы?
— Кальсоны пиши, нет трусов.
— Каль-со-ны. Тоже одни. Обувь?
— Ботинки.
— Какие?
— Ну, какие, — обыкновенные.
— А ну покажи. Надо ж их как-то записать. — Мужик задрал правую ногу. — А-а, да это ж рабочие!
— Бо-тин-ки, ра-бо-чие. Од-на па-ра. Носки?
— Не носки — чулки.
— Как чулки, погоди?!
— А так: чулки себе, и все.
— Да как же мы их будем записывать?
— Так и пиши: чулки бабские, обрезанные под носки мужские.
— Да не, не пойдет. Оформим носками.
— Ну, пиши носками — какая разница!
Дежурный ухмыльнулся и сказал:
— Что ж она тебе, курва, и на носки жалась?
Мужик ничего не ответил.
— Все?
— Все.
— Расписывайся.
Мужик взял у Воробья авторучку и узловатой набрякшей рукой вывел свою фа-милию.
— Но ниче, — сказал сочувствующе старшина Воробей, — ты сильно не рас-страивайся. Пятнадцать суток — это чепуха. — Вдруг заорал в раскрытую дверь, веду-щую вглубь помещения: — Лахонин!
— Ну! — послышалось оттуда.