Жрецы
Шрифт:
Давно не было такого переполоха во дворце. Тайная канцелярия и полиция и разные близкие к трону люди - все были поставлены на ноги. Царица в последнее время и без того стала подозрительной, а теперь и вовсе потеряла покой.
По ночам ей снились разбойники - страшные, лохматые, грязные, "похожие на мужиков", они оскаливали зубы, глядя на царицу, и дико хохотали... Они протягивали к ней волосатые руки с медвежьими когтями, как бы желая схватить ее. Царица вскакивала с постели, звала к себе на помощь мамку Василису или Разумовского. Василиса вместо успокоения
– И день ото дня их делается больше и больше. И диву я даюсь, чего смотрит на них твой защитник Андрей Иванович Ушаков?
– Ах, Василиса, у него так много дела в тайной канцелярии...
– Срам, матушка! Срам! В шести верстах от Петербурга воры убили французского курьера... Грабят днем и ночью - и пешего и конного. Осадили ведь и Петербург... Ни прохода, ни проезда! А полиция заодно с ворами.
– Не пугай, Василиса! Я велела окружить Петербург заставами... везде теперь у нас - рогатки, дозоры, караулы...
– В Москве тоже, матушка, разбойники кишмя кишат... Пришел один странник, рассказывал.
– Москва, Василиса, далеко от нас... Не бойся!
И, вместо того чтобы получить утешение, царица принималась успокаивать Василису.
Разумовский вносил бодрость и оживление в опочивальню царицы. Он всегда являлся с золотым кувшином, наполненным французским вином, и с блюдом, на котором были устрицы и любимая им кислая капуста в глиняном горшочке. Рассказы о разбойниках он встречал с веселой усмешкой. Не считал он достойным своего графского титула разговаривать о них. Он уверял царицу, что целые шайки он мог бы разогнать своей саблей и пистолетом. Разбойник - тля! ничтожество! Разбойники испугаются одного его взгляда вот он какой! Разговаривая с царицей, он наливал в кубки вино и, чокнувшись, выпивал его залпом немедленно.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Слухи о разбойниках, пропажа кота явились причиною целого ряда строгих личных распоряжений Елизаветы:
1.
"...Стоящим в верхних и нижних садах часовым накрепко приказать,
дабы в тех садах никаких из подлости людей* отнюдь не пропускать и о
том по всем постам всегда наблюдать и смотреть. Через мосты в нижнем
саду челобитчиков и других подлых людей не пускать. Нищих к дворцу
близко не пропускать и выбивать их вон из сада".
_______________
* Людей простого звания.
2.
"...Чтобы внутрь двора из господских служителей и других подлых
людей в серых кафтанах и лаптях не ходили; часовые чтоб за тем весьма
смотрели, и ежели кто в таковых серых кафтанах и в лаптях люди
являются, оных брать под караул".
3.
"Во время приезда ко дворцу цесарского и английского полномочных
послов пропускать из их лакеев в переднюю по одному человеку, а более
того, и прочих посланников, и других знатных персон людей в переднюю
не допускать..."
4.
"Под залою, в проходных сенях, поставить двух часовых, которым
приказать, чтоб в тех сенях нечистоты отнюдь не было, также ходящим
теми
чтобы шуму и крику от проходящих людей не было. Мною лично усмотрено,
что унтер-офицеры на часах стоят неосторожно и, оставляя ружье,
отходят от своих постов, чего для указать им, чтобы, будучи на часах,
стояли осторожно под опасением тягчайшего перед военным судом
ответа".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Посыпались разные наряды на гвардию; жители Петербурга были встревожены необычайным усилением караулов вокруг дворца, а также и великой суетой среди полицейских чинов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Были морозные ночи. С моря на столицу накидывался ледяной вихрь. Вокруг дворца караулы с трудом разжигали костры, то и дело потухавшие от ветра. Солдаты ругались. В одну такую ночь из черной тьмы вынырнул и подошел к дворцовым караульщикам человек в лаптях и с котомкой за плечами. Он спросил, как ему пройти к царице во дворец ("нужно видеть одного человека"). Гвардейцы расправили мускулы. Давно уже не попадалось им в руки такого простачка...
– Ты откуда?! Иль неведомо тебе, что к оному месту подходить строго-настрого запрещено?!
– Не здешний я... С Нижнего города, с Волги.
Подошел офицер, осмотрел незнакомца внимательно и ударил его кулаком по лицу.
– Пес!
И уставился пытливо в опушенное инеем бородатое лицо лапотника.
– Сам ли я по себе, ваше барское степенство?! Подумайте! Послан бысть хозяином, не кем иным.
– Разинь пасть! Дыхни! Питуха злосчастный!
Лапотник густо дыхнул в нос офицеру.
– Тверезый!
– удивился тот.
– К кому?
– К молодому барину.
– Кто он?
– Служивый, что ль, какой при царице - не ведаю. Батюшка ихний просили передать ему... Вот! Петр Филиппыч он... Рыхловский... Знаешь ли?
– Не мое то дело! В караульню!
– крикнул офицер, вырвав у него письмо. Лапотника окружили солдаты и с ружьями наперевес зашагали рядом с ним.
Окна дворца были плотно занавешены. Караульного офицера в саду на каждом шагу окрикивали часовые, спрашивая пароль. Офицер отрывисто отчеканивал: "Ветряная мельница". Лапотнику сделалось страшно. Тоненько заскулил: "Куды, братцы, ведете?" Солдаты молчали. Поблизости прогрохотал пушечный выстрел. Двенадцать часов.
Вплотную выросла мрачная, темная громада дворца.
– Стой и жди!.. Караульные, глядеть!
Офицер скрылся.
– Братцы... родненькие!
– взвыл нижегородский ходок.
– Отпустите меня... боюсь я... Ух, страшно! Куды привели!
Будто камни, молчат караульные.
– Многие леса прошел... Степан, Парамонов сын я! Многие дебри и трущобы, братчики! Нигде так не страшно, как здесь... И что со мною содеялось - в толк взять не могу. Зверие и разный лихой народ не пугали меня, а тута - дух угасает, разум утеривается... Ой, ой, ой! братчики!..