Жрецы
Шрифт:
чувашами и иными язычниками, оскорбляющими христианскую веру и
власть. Разбой, татьба, угрозы и страх от сего захолодили все здешнее
дворянство, и все сидят невыездно в своих усадьбах, трепеща своим
духом денно и нощно. И покуда сии иноверцы по вся дни не будут
покорены под нози российской венценосицы - до той поры и мира не
будет на земли. Так же мыслит и нижегородский епископ Димитрий
Сеченов.
Твой я отец и притом же раб государыни-царицы
Филипп
"Судьба!" - мелькнуло в голове Петра.
Чем настойчивее был он отдаляем от царицы, тем сильнее развивалась в нем мнительность. Во дворце жить становилось страшно. Одна старуха поймала его в коридоре, когда возвращались из дворцовой церкви, и прошепелявила на ухо: "Чего ради хочешь ты восприять скорби и боли от человецев беззакония? Паутину виют округ тебя скверные дворцовые жены и мнимые девицы. Берегись!" И скрылась в темных коридорах дворца, быстрая, зловещая.
"Зачем в караульную избу?!
– подозрительно размышлял Петр, одевая шинель.
– Бутурлин!" Не он ли исполнитель всех самых тайных капризов императрицы? Ушаков, Александр Шувалов и Бутурлин - вот люди, которые заставляли трепетать придворных офицеров, весь служилый люд. "Когти государыни". О, не дай бог попасть в эти когти!
Петр быстро сбежал по лестнице и, выйдя в сад, пробрался по сугробам в караульную избу. Его встретил сам Бутурлин в медвежьем тулупе и бобровой шапке. Он загородил ход в избу.
– Стойте, господин офицер! Не торопитесь!
– Меня звали?
– По повелению ее величества. Сыщиками задержан некий неизвестный подлый человек, имя ваше произносящий...
– Он слуга моего отца.
– Однако, он в лаптях?!
– Дворовый, мужик...
– не зная, что говорить, скучно пробормотал Петр.
– Русский?
– Ваше превосходительство могут спросить его...
– С мужиком я разговариваю токмо на пытке.
– Русский.
– Православный?
– Православный.
Бутурлин ядовито усмехнулся.
– Морозно, поручик, поди, озябли, войдите и погрейтесь в караульной...
Бутурлин посторонился. Петр вошел в помещение.
В караульне было душно; чадила печурка. При появлении начальства солдаты вскочили. Петр искал глазами своего человека среди солдат, но Бутурлин указал рукою на арестантское помещение.
– Там он.
У решетчатого окна появился заплаканный Степан - старый дядька Рыхловского. Умоляюще глядя на Петра, он причитывал:
– Родименький!.. Сынок!.. За что страдаю?! Господи! Господи!
– Молч-а-ать!
Бутурлин погрозил ему пальцем.
– Ваше превосходительство... выпустите его... Надо нам поговорить.
– Беседуй тут...
– грубо сказал Бутурлин, сбрасывая с плеч тулуп. Около него появилось несколько придворных сыщиков. Глаза их забегали, на губах
– Как здоровье батюшки?
– спросил Петр у слуги.
– Филипп Павлович здоров, барин-батюшка, здоровехонек...
Вмешался Бутурлин:
– Серого большого кота, передние лапы белые, не видал ли?
Степан застыл в удивлении.
– Серого?
– бессмысленно повторил он.
– Ну да!
– Не видал.
– Какого же кота ты видал и где?..
– Ни единого кота на пути своем не встречал, собак же изрядное множество... Истинно Христос!
– Так-таки и не видал?
– И во сне не снилось!.. Ба-а-атюшки! Да что же это такое со мной! заревел мужик.
– Чего ради явился ко дворцу?
– С письмом из вотчины.
– Ее величество приказала знать, о чем письмо.
– Отец в опасности... Воры и мордва грозят ему смертию... Он зовет меня в Нижний... Просит помощи у царицы...
– В оном городе есть слуга ее величества, к тому назначенный, чего для просить помощи в столице? В губернии есть высшая власть - его сиятельство генерал князь Друцкой... Об опасностях надлежало бы к оной персоне и обратиться, а не гонять раба за тыщи верст к барчуку...
– Я не барчук!
– с негодованием возразил Петр.
– Офицер я гвардии ее величества...
– В дворцовом реестре до поры вы таким и значитесь. Не спорю. Не ведомо ли тебе, человек, о ворах и разбойниках в нижегородских лесах?
– Полно их у нас. Сам разбойник атаман Заря под Василем стоит.
– А не ведомо ли тебе чего о мордве?
– Мордва что! Мордва ничего. Тихий, степенный народ. От них обиды нет русскому человеку.
– А не грозят ли они смертию твоему господину, а если не они, то чуваши, черемисы, татары?..
– Не слыхивал я... На попов более они в недовольстве, а крестьянину обид никаких...
Петр понял, что письмо его прочитано в тайной канцелярии, но не то его убило, что письмо известно Бутурлину, жуть напала от другого: от того, что Бутурлин спрашивал Степана так, как будто заведомо желал, чтобы ему, Петру, стало ясно все и чтобы он не сдержался и возмутился. А за это его бы арестовали.
– Больше мне не о чем беседовать с ним, - тихо сказал Петр, делая мучительные усилия, чтобы подавить в себе возмущение, и вышел из караульной избы. Долго слышал он за своей спиной жуткие, раздирающие душу крики Степана.
Вернувшись в комнату, лег на постель. Подложил руки под голову и задумался: "Что же все это значит?" В глаза стали издеваться над ним. Вчера только вышел приказ по дворцовому караулу, чтобы не назначать его в наряды к покоям царицы. Это он воспринял как самую великую обиду. Сегодня заперли, словно вора или изменника.