Жрецы
Шрифт:
Из дворца доносилось унылое церковное пение. Но что за мрак! Ни луны, ни звезд, ни одного огонька, кроме желтого беспокойного пламени костра, мелькавшего сквозь деревья вдали на площади.
– У-у-у!.. бра-а-атчики!..
– цеплялся в испуге за солдат арестованный.
Послышались многие шаги и говор людей. Один за другим по аллее поплыли факелы. Караульный офицер, которого лапотник узнал по голосу, говорил спутникам:
– Схватили на площади... Крался ко дворцу... Вот он.
Лапотника
Из-под бобровой шапки на него глянуло круглое, скуластое лицо, с заплывшими от жира глазами. Щелки глаз постепенно расширялись - и вот два горящих по-звериному зрачка впились в мужика.
– Во дворец захотел?!
– прошелестел на морозе сиплый голос.
Другой факел метнул пламя около лица арестованного. Человек в черном колпаке и с черными лоскутами на щеках обдал винным перегаром лапотника: "Сволочь! Тащите в караулку!"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В дни исчезновения царицыного кота было тускло и скучно во дворце несколько дней подряд не было ни куртагов, ни балов, ни опер и никаких иных увеселений. Только сего дня, как значилось в записной книге дежурного генерал-адъютанта Бутурлина, "пополуночи в двенадцатом часу ее императорское величество соизволила отсутствие восприять в село Царское..." к уехавшему туда с многочисленными украинскими родственниками графу Алексею Разумовскому. Чтобы не встречаться со своими подданными, царица любила делать выезды по ночам, сопровождаемая сильным конным конвоем.
В тот момент, когда по освещенной факелами аллее проходила она, поддерживаемая под руки графом Шуваловым и духовником Дубянским и провожаемая толпою придворных кавалеров и дам, ей бросилась в глаза кучка караульных, окруживших какого-то человека:
Она громко сказала:
– Андрей Иваныч! Что там?
Шедший впереди с саблей наголо начальник тайной канцелярии заторопился к караулу и, вернувшись, объявил:
– Неизвестного подлого человека в лаптях мои сыщики задержали...
– Чей он?
– болезненно поморщилась Елизавета.
– Нижегородский... С письмом якобы к поручику Рыхловскому...
– Веди сюда...
Царица остановилась. В голосе ее почувствовался испуг и волненье. Остановилась и вся свита.
– Не я ли приказ дала господину капитану Кутузову, дабы никого в серых кафтанах и лаптях не пропускать?! Где Кутузов?!
– Тащи! Ее величество приказали!
– крикнул Ушаков человеку в бобровой шапке.
Нижегородского ходока доставили к царице. Еле живой от страха, лапотник сразу упал на колени, пытаясь облобызать ноги государыне. Она брезгливо, в страхе, попятилась, ткнув его тростью.
– Стой! Куда ты?
– Пришел, матушка-государыня, с Волги я, из лесов!.. Барином Рыхловским
Сказал он это и заплакал.
– Возьми его, Андрей Иваныч... Допроси толком. Ради чего он явился к нашему офицеру? И нет ли вины какой за ним?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Лапотника заперли. Письмо отдали офицеру Рыхловскому, предварительно сняв копию.
Когда от дежурного генерала к поручику явился караульный офицер и сообщил, что письмо принесено "подлым человеком в лаптях" из Нижнего, Петр, мучившийся до той поры в тоске одиночества, вскочил с кресла и весело сказал:
– Веди, веди его сюда...
– Кого?
– Посланного от моего отца...
– Дежурный генерал-адъютант велели напомнить вам приказ ее императорского величества о подлых людях, не допускаемых в царский дворец...
Петр побагровел от обиды.
– Но он мой слуга.
– Ваши слуги - солдаты.
– Мне его надо видеть.
– Дежурный генерал сего для приказали вам явиться в караульную избу.
– Ладно. Приду.
Оставшись один, Петр дрожащими руками раскрыл письмо, стал читать:
"Здравствуй, наш любезный потомок, Петр Филиппов сын! Прискорбно
извещаю - живу, яко воинский пленник, от мордвы и разбойников,
призывая на помощь всевышнего и тщетно льстясь добиться помощи у
губернатора нашего князя Друцкого. Нечистая сила язычников умножается
и растет и едва ли не грозит пагубой и самому Нижнему Городу, ибо на
помощь им появились разбойники, предводимые известным волжским вором
Михаилом Зарею. Епископ преосвященный Димитрий в своем апостольском
подвиге ниоткуда поддержки не имеет, токмо от меня, незнатного и
преданного раба ее царского величества. И како для батюшки ее
блаженной и пресветлой памяти государя Петра Алексеевича, такожде
готов я живот свой положить и за ее императорское величество
пресветлую царицу Елизавету Петровну! Но... боюсь того всечасно я,
что оную щастливую жизнь мою, ниспосланный дар ее величества,
разрушат варвары лесные и возвратится она к первобытному состоянию.
Убийством и зорением грозят нам враги государыни за верную нашу
службу. Люди советуют мне обратиться через вас, сына моего, за
помощью ограждения от кровожадных сих разбойников. И прошу я вас, сын
мой, пасть к ногам ее величества и просить, дабы отпустили вас,
единородного сына моего, спасения ради отца, с солдаты или ино как
в оную нижегородскую вотчину - и дабы достойную суровость и наказание
понесли разбойники и все неисчислимые враги, купно с мордвою,