Жрецы
Шрифт:
IX
Два заброшенных просторных дома в лесной глуши около села Никольского - Керлей тож - заняли ватажники. Привели их в порядок, отеплили, поставили стражу. И назвали "Оброчная слобода". Сыч стал полновластно управлять ею. Зажили тихо, домовно. Свадьбу тайно сыграли - женили Турустана на дому у родителей Моти. В число гостей попали и Сыч с Рувимом. Невеста появилась позже. По мордовскому обычаю ее внесли на руках в дом. Закон требовал, чтобы жених без оглядки убегал в это время в церковь, где и происходило венчание новокрещенцев; из церкви жених опять-таки должен был
– Слава тебе, господи, что нашелся добрый человек, отправивший его к дьяволам в ад...
– широко перекрестился отец Иван.
– Еще бы надо тут двоих, бог с ними!.. И Варнаву так и надо!.. Легче дышать на Руси стало. Бог с ними!
На Несмеянку он грозился пальцем и говорил:
– Думаешь, не знаю?! Все знаю. Под рождество кто отнял у меня в лесу мордовские подарки? Ты.
Цыган Сыч рассмеялся:
– Вот и ошибся, батя! Не он, а я...
Поп долго всматривался в цыгана.
– Нет. Не ты!
– сказал он.
– Да ладно, я не обижаюсь. Насмехайся!
– Не слышал ли ты чего о разбойниках?
– спросил Несмеянка.
– Вот им скоро покажут!
– угрожающе метнул бороденкой поп Иван.
– Я слышал, губернатор облаву готовит... Перепугались помещики после убийства Филиппа, а епископ, говорят, так рассвирепел, что сам хочет сюда с солдатами ехать... Ой, что будет! Батюшки! Старца Варнаву, считает он, убила мордва... Ой, дела будут!
Так и не понял Макеев, что гуляет на разбойничьей свадьбе.
Ночью Турустан увел свою молодую жену на заставу. В деревне было опасно оставлять Мотю, а тем более оставаться самому. Ватага в торжественной тишине, ночью, на конях провожала на хутор Мотю, ехавшую верхом рядом с Турустаном и Сычом.
– Аде ервэне оцо кишнь панима, пси ламинь пидимо!* - сказал Несмеянка, тоже сопровождавший молодых в Керлей.
_______________
* Иди, невеста, большой хлеб печи, горячи щи варити! (мокш.).
Мотя стала хозяйкой в Оброчной слободе. Она готовила вкусную похлебку из грибов и кореньев, которыми снабжали ватажников мордовские деревни, чинила их одежду, а по вечерам пела им старинные мордовские песни.
Несмеянка стал часто бывать в Оброчной; целые дни иногда проводил у ватажников. Он заботился о них как о своих детях. После свадьбы Турустана он привел как-то раз в Керлей своего друга, деда Ивана Рогожу, который по просьбе молодых спел им под струны кайги песню.
Теде веде
Садонь мазысь эзь кирдевть;
Теде веде
Садонь мазынек ливтязь тусь.
Кува ливтясь - пух нолдась,
Кува ливтясь - толгат тувць.
Сонзэ мельга минь сынек,
Сонзэ следга панинек*.
_______________
* "В эту ночь из сада наша пава улетела, в эту
сада улетела. Где она летала - пух пускала, где она летала - перья
роняла. За нею мы пришли сюда, по ее следам пригнали мы".
Старик играл, и слезы текли у него по щекам, хотя он и улыбался. Несмеянка понимал Ивана Рогожу, и от этого лицо его было сурово. (Обоих сыновей убили у старика на войне, а жена умерла с горя о них.) Рувим задумался об отце, о сестре, слушая унывные звуки кайги, Несмеянке жаль стало Турустана. Как хрупко, как ничтожно счастье его!
Но сам Турустан был счастлив. И в то время, когда Сыч и другие ватажники провожали Несмеянку обратно в Сарлеи, он бойко запел в ответ на песни Ивана Рогожи:
Вай пасиба, пасиба!
Пасиба пазнэнь паронень:
Пиже човоргать сия юткс,
Дуганок човоргать минек юткс,
Мои човоргадынь од родняс,
Апак содак ломань юткс*.
_______________
* "О, спасибо! Спасибо богу доброму: серебро смешалось с медью,
медь смешалась с серебром, сестрица смешалась с нами, я смешался с
новой родней, с незнакомыми людьми".
Все сначала насмешливо переглянулись между собою, а потом рассмеялись.
– Без вина хмельной!
– покачал головой Несмеянка.
– Что ему!
– причмокнул Сыч, кивнув в сторону Моти.
Турустан будто не слышит, но когда после этого его слуха коснулся разговор между Несмеянкой, Сычом и Рувимом, который они вели в сенях, то беспечность с него мигом слетела.
– Управляющий царевича Бакара князь Баратаев вчера призвал Федора Догаду и Тамодея к себе и прочитал письмо епископа. В том письме приказ о разорении татарских мечетей и о понуждении мордвы и прочих иноверцев к обязательному крещению... Епископ требует, чтобы светская команда помогала попам и монахам обращать в православие язычников. Говорят посадские, что из Москвы солдат высылают, чтобы мордву бить. Поп Иван не зря болтал на свадьбе у Турустана: что-то готовится. Быть грозе!
– Какой же ответ дали Догада и Тамодей князю?
– спросил Рувим Несмеянку.
– Тамодей сказал, что мечетей у нас нет и приказ тот к нам не подходит, а креститься в православие заставить насильно мордву нельзя. И дабы убытка не было царевичу от сего несогласия с духовною властью, надлежит просить царевича не допускать духовных отцов к устроению смуты среди мордвы и иных народов, живущих на Волге, на Суре и на Кудьме.
– Ответил ли князь?
– Просил успокоить мордву и обещал вновь послать письмо царевичу в Петербург о нас.
Турустан прислушался к этому разговору, и стало ему вдруг страшно. Выйдя из горницы в сени, он сказал товарищам:
– Надо бы поднести подарки царевичу от мордовского народа... Надо бы его уважить нам... Пускай знает - мордва хочет мира.
Несмеянка взглянул на Турустана внимательно.
– Нуждается ли он в наших подарках? И не торопись, Турустан, искать милости у них! Не бойся богатых гроз, бойся бедных слез.
Не понравились молодому мордвину вразумительные слова Несмеянки. А тот, помолчав, опять обратился к Турустану: