Жрецы
Шрифт:
– Они убили их!
– истерически выкрикнул Ифит, брызжа слюной.
– Убили! Они принесли их в жертву! Они...
– В жертву? Кто - они?! Кого - их?!
– холодея, прошептал Алкид, незаметно стараясь отвести возбужденного ойхаллийца от края стены.
Ответа он не услышал.
Лишь странные слова неожиданно возникли в сознании: "Я, Аполлон-Тюрайос..." - и над Тиринфом запахло плесенью.
13
– Прими гостя, мудрый Автолик, - негромко произнес Иолай, стоя на пороге мегарона, куда его проводил молчаливый крепыш-слуга, и ничего не видя после яркого солнечного света.
– А почему ты не говоришь
– Или ты полагаешь, что я слишком дряхл, чтобы радоваться?
Глаза мало-помалу привыкли к сумраку, и Иолаю наконец-то удалось разглядеть ложе больного, рядом с которым на крепком буковом табурете сидел... Гермий.
– Он знает, - негромко бросил юноша-бог.
– Я ему рассказал. Как раз перед твоим приходом.
И Иолай понял, что Автолик умирает.
Дело было даже не в том, что старый друг уже давно перевалил через шестидесятилетний рубеж, что голова его облысела, лицо исполосовали морщины, а и без того грузное тело бывшего борца стало откровенно жирным и неподъемным.
Дело было не в этом.
– Извини, что не встаю, - знакомо ухмыльнулся Автолик.
– Вот, отец говорит, что перед смертью вставать вредно... и недостойно. Да и кто он такой, этот Танат, если ему наш мальчик бока намял?! Встречусь с Железносердым, припугну Гераклом - глядишь, и вернусь...
– Вернешься, - юный отец сидел над умирающим сыном.
– Вернешься. С Владыкой все оговорено.
Иолай невольно скрипнул зубами.
Он хорошо помнил свое собственное возвращение.
И знал, что у дочери Автолика, острой на язык Антиклеи, и Лаэрта, басилея с острова Итака, несколько лет назад родился сын. Лаэрт назвал мальчика Одиссеем, что значит "Сердящий богов", потому что кого боги хотят наказать, того они лишают рассудка - короче, мальчик родился умственно неполноценным.
Иолаю не надо было объяснять, что это могло значить для умирающего Автолика.
– Мы еще встретимся?
– Иолай не рассчитывал на ответ.
– Нет, - отрезал Гермий.
– Дядя Аид на этот раз даже мне не говорит, что задумал. Так что ни к чему вам встречаться.
Помолчали.
– А мне Ифит-ойхаллиец на днях лук подарил, - ни с того ни с сего заявил Автолик.
– Как выкуп за табуны, которые Геракл у его отца украл. Ну, я об этом, понятное дело, не знаю, не ведаю - но обещал разобраться. И разберусь. Если не помру раньше.
"Ах ты, старый плут, - удовлетворенно усмехнулся Иолай, садясь на свободный табурет.
– Даже не скрываешь, что табуны - твоих людей работа! Нет уж, Лукавый, тут ты погорячился... чтобы покойный Амфитрион с покойным Автоликом не встретились?! Не по Ифитову луку узнаю, так по характеру... Неужто такие люди, как мы, часто рождаются?!"
– Значит, табуны вернутся к Эвриту?
– весело спросил он.
– Вряд ли, - хмыкнул Гермий.
– У меня недавно братец старшенький гостил, Аполлончик... все Эвритом интересовался. Ну, я ему кое-что и рассказал: про Миртила-фиванца, и все такое-прочее... Так что, думаю, возвращать табуны будет некому. Или - уже некому.
– Но ведь Эврит - Одержимый!
– вскочил Иолай.
– Правильно. Вот пусть и валит в Эреб, на задушевную беседу с дядей Аидом.
– Но тень Эврита добровольно не пойдет в Аид! Ты что, не помнишь, как уходила
– Тартар в Эреба мрак!
– Гермий изменился в лице.
– Как я сам не сообразил!
Но кинуться к выходу Лукавый не успел.
В полутьме мегарона еле слышно прозвучало:
– Я, Аполлон-Тюрайос...
14
– Радуйся, ученик! Я, Аполлон-Тюрайос [Тюрайос - Дверной; одно из древнейших прозвищ Аполлона], пришел открыть для тебя последние двери смертных - врата в Аид!
Эврит Ойхаллийский резко обернулся.
Позади него, за белой балюстрадой террасы, зияла пропасть; перед ним стоял тот, кто тайно наблюдал за близнецами в Оропской гавани, кто разговаривал с обломками лука во внешнем дворе, когда Геракл покидал негостеприимную Эвбею, - перед Эвритом стояли волк и дельфин, лавр и пальма, стрела и кифара, Дельфы и Дидимы [священные животные, растения, атрибуты и культовые центры Аполлона], обещавшие Совету Семьи в течение полугода следить за свободным Гераклом.
И в беспощадных глазах Аполлона ясно читался приговор.
– Мой брат Гермий сказал мне, что ты любишь приносить человеческие жертвы Гераклу, - сухо добавил бог, и сверкающая стрела легла на тетиву лука.
– Что ж... Внемлите, Крониды на Олимпе и Павшие в Тартаре: я, Феб-Аполлон, Олимпиец, приношу басилея Эврита, своего ученика, Одержимого, в жертву сыну Зевса Гераклу! Да будет так!
Огненный луч сорвался с тетивы.
...Нет, Алкид не видел всего этого. Просто ветер вдруг рассмеялся ему в лицо, запорошив глаза пылью, пахнущей заплесневелой сыростью земляного погреба; просто безумие почти сорокалетнего Геракла было иным, чем прошлое безумие Алкида из Фив; горящий светлым пламенем взгляд гневного бога на миг возник из ничего, заслонив собой зубчатые башни Тиринфа, и еле различимые слова "Я, Феб-Аполлон, Олимпиец..." слились в золотую стрелу, ринувшуюся на Алкида - ничего не понимая, он попятился, пытаясь схватить руками вспышку смерти, сослепу налетел на что-то мягкое, услышал глухой вскрик и рухнул в бездну, гудящую медным гулом...
Тень Эврита Ойхаллийского стояла у перил и смотрела в пропасть туда, где на камнях жалко скорчилось исковерканное тело басилея.
– Вот, значит, как это бывает...
– тихо сказала тень и во второй раз обернулась к богу.
– Убирайся в Аид!
– презрительно усмехнулся Аполлон.
– Подать навлон [плата Харону за перевоз через Ахеронт] для Харона?
– В Аид? Ты глуп, бог, или поторопился; или и то, и другое сразу. Неужели твой брат Гермий не сказал тебе, что жертвы Гераклу не идут в Аид; во всяком случае, добровольно? Да, теперь я вижу - не сказал... забыл. Иначе ты, зная, что имеешь дело с Одержимым, трижды подумал бы, прежде чем принести его в жертву Гераклу!
Бог шагнул к тени.
– Ты пойдешь туда, куда прикажу я! Или ты в состоянии отыскать место, где тебя не достанет рука Аполлона?!
– Нет, ты все-таки глуп, - тень повела призрачной ладонью, открывая Дромос; и стеклянистые нити его отливали черным.
– Хорошо, тогда иди за мной, грозный и торопливый брат Гермия-Психопомпа!..
Аполлон кинулся к Дромосу, где только что исчезла тень Одержимого - и отшатнулся.
На той стороне были Флегры.
Пожарища.
Колыбель Гигантов.