Жрецы
Шрифт:
...Нет, Алкид не видел этого. Дрожа всем телом, он стоял на краю стены, медленно приходя в себя - вот сейчас упадет еще одна капля в водяной клепсидре, еще одна песчинка в песочных часах, на волосок удлинятся тени, и Алкид опустит взгляд.
Он неумолимо приближается, тот миг, когда Геракл увидит разбившегося Ифита-лучника; увидит изломанный труп у подножия тиринфской стены.
И вспомнит родившийся из безумия звенящий голос:
– Я, Феб-Аполлон, Олимпиец...
Завтра вернувшиеся в Тиринф Иолай и Ификл
15
Он гнал колесницу на север.
Грохочут колеса.
Скоро Дельфы.
Скоро.
Он гнал колесницу, горяча храпящих коней, а следом за ним тысячекрылой голосистой стаей летела молва.
– Убил учителя и друга?!
– ужасались мессенцы.
– Небось, украденных у Эврита табунов отдавать не захотел! прикидывали элидяне.
– Какие табуны?!
– возмущались арголидцы.
– О чем вы?! Это же великий Геракл, Истребитель чудовищ! Его же на Эвбее несправедливо обидели!
– Чудовища чудовищами, - не сдавались упрямые элидяне, тщательней приглядывая за собственными стадами, - обида обидой, а табуны, извините, табунами! Одно другому не мешает. Небось, заманил беднягу Ифита на стену глянь, мол, не ваши ли кони пасутся?
– а там и спихнул вниз! Очень даже запросто!
– Ревнивая Гера, за что караешь?
– шептали аркадские и лаконские девушки, жаркими ночами мечтая о Геракле.
– Безумец, - пожимали плечами в Ахайе.
– Герой!
– откликались в Беотии.
– Величайший...
– и те, и другие.
Посмеивалась на все Эгейское море крепкостенная Троя.
Молчали Ойхаллия и Пилос.
Впрочем, нет - Пилос уже не молчал. И ванакт Нелей Пилосский врал направо и налево о том, что возвращаясь с Эвбеи домой, он повстречал Геракла, который якобы просил его, благочестивого Нелея, очистить невольного убийцу от скверны - но Нелей, как кладезь благочестия и осторожности, отказал Гераклу в очищении, ссылаясь на давнюю дружбу с Эвритом, отцом убитого.
Что вы говорите?
Ах да, конечно - с покойным отцом убитого... теперь-то ясно, почему так вздорожала соль, поставляемая на материк с соляных варниц Эвбеи!..
И во главе стоустых полчищ Геракл ворвался в священные Дельфы.
– Омой руки в Кастальском источнике!
– сурово сказали жрецы, преградив путь герою, когда тот шагал по мощеной дороге мимо скалистой восточной стены.
– И вознеси хвалу лучезарному Аполлону!
– Нимфа Касталия превратилась в Кастальский ключ, спасаясь от домогательств вашего бога, - был ответ.
– Не омою рук в слезах несчастной! Прочь с дороги!
– Надень лавровый венок!
– строго приказали жрицы, встав перед Гераклом у входа в храм.
– Нимфа Дафна стала лавром, лишь бы не уступить похотливому Фебу, был ответ.
– Не одену венка из волос несчастной! Посторонитесь!
–
– возгласила разгневанная пифия, и грозно дрогнул туман над расщелиной скалы.
– Нет и не будет!
– Аполлон убил юного Гиацинта, сына басилея Амикла, - был ответ. Кто очистил от скверны твоего бога, женщина?!
– В этом храме, безумец, тебе прорицать не будут!
– Я сам себе храм и прорицатель, - был ответ.
– Уйди, женщина, и не стой между мной и богом!
И Геракл кощунственно схватил золотой треножник, на который садилась пифия во время пророчеств.
– Аполлон! Где ты, Олимпиец?!
– рев этот еще долго будет преследовать пифию, в страхе бежавшую из сокровенной части храма.
– Явись и ответь Гераклу!
Ответом была огненная стрела, посланная с той стороны расщелины.
Треножник описал сверкающую дугу, золото земли столкнулось с небесным золотом, пламя с пламенем, и - только искры разметало по храму.
...Никто и никогда не узнает правды о том, как схватились между собой безумный Геракл и разъяренный Аполлон; смертный и бессмертный. Только шепнут в Дельфах, повторят от Эпира до Аттики, и эхом отзовется на Пелопоннесе: сила сошлась с силой, вынудив Зевса-Тучегонителя метнуть молнию, дабы разъединить борцов и не допустить гибели сына... а вот которого из сыновей - не шепнут о том в Дельфах, не повторят от Эпира до Аттики, и промолчит благоразумное пелопоннесское эхо.
Да еще услышит краем уха старая жрица, некогда разрешившая безымянному юродивому остаться на территории священного округа, как скажет усталый Геракл, остановившись у только что въехавшей в ворота колесницы:
– Он не виноват. Гермий не открыл ему всей правды... нет, Феб не виноват. Он даже не знал, что его любимец, Адмет [Адмет, басилей Фер, аргонавт - любимец Аполлона, который не раз спасал Адмету жизнь; за семь лет до описываемых событий Адмет предлагал друзьям, родителям и челяди умереть вместо него (т.е. быть искупительной жертвой); согласилась лишь жена Адмета Алкестида, которую потом Геракл отбил у бога смерти Таната; позднее замалчивали, почему любимец Аполлона Адмет при всех его добродетелях не собирался умирать сам за себя, предлагая эту честь другим] из Фер - Одержимый.
И кивнет молодой возница с запавшими немолодыми глазами, а стоявший рядом с ним мужчина спрыгнет наземь и подойдет к Гераклу.
Сморгнула старая жрица, пожевала высохшими губами, переводя взгляд с одного брата на другого, да и пошла себе прочь - так и не услыхав, как тихо выдохнул Ификл:
– Никто не виноват; и все виновны. Не очищать тебя надо, Алкид, спасать. Спасать тебя от тебя.
В это время на Олимпе звучало слово златолукого Аполлона:
– Я пойду на Флегры только вместе с великим Гераклом, лучшим и несчастнейшим из смертных; или не пойду вовсе.