Жрица моря
Шрифт:
Я спросил ее, сколько ей лет. Двадцать четыре — ответила она. Я сообщил ей, что мне тридцать шесть. Я рассказал ей также, что просто издевался над сестрой, говоря о расходах, и что вполне могу позволить себе жениться, если мне того захочется, — при условии, конечно, что каждый будет проявлять благоразумность.
— Но, — добавил я, — есть еще кое-что, что надлежало бы знать вам перед принятием решения, — и принялся рассказывать ей о Морган.
Я знал, что это будет трудным, — но я даже не представлял себе, насколько; в результате я совершенно запутался. В моем рассказе Морган выглядела едва ли не шлюхой, поскольку я пытался лишить повествование всяких рассуждений о сверхъестественности, боясь, что Молли этого просто не поймет. В процессе рассказа все вновь возвратилось
И тут Молли сделала то, что в свое время сделала Морган: подойдя ко мне, она села на подлокотник моего кресла и обхватила меня рукой.
— Я знаю, что вы любите ее, — сказала она, — но знаю также и то, что я нужна вам. Я выйду за вас замуж.
Тут в доме поднялся страшный кавардак: это Макли неожиданно вернулся домой, а его супруга пыталась предотвратить его появление в гостиной. Почувствовав знакомый мне приступ гнева, я вышел к нему и в совершенно непарламентских выражениях пояснил, что я о нем думаю. В ответ он встал в бойцовскую стойку и предложил мне попробовать ударить его.
— Нет, не попробую, даже не надейтесь, — сказал я, — я не настолько глуп для этого. Но я могу ударить по вашему бизнесу — и я это сделаю, поверьте мне, если вы еще раз встанете у меня на пути.
Потом я четко, сжато и доходчиво объяснил ему, в чем его надворные постройки не соответствовали строительному законодательству, назвав попутно сумму, которую ему придется выложить для исправления положения, если кто-нибудь доложит об этом куда надо. Немедленно заткнувшись, он исчез, и с того момента у меня не было с ним никаких неприятностей. Хотя мою хватку и не сравнить с бульдожьей, но в кошачьей ссоре я достаточно силен.
С триумфом возвратился я в гостиную; Молли и миссис Макли в крайнем волнении ожидали меня, боясь, что меня убьют, в лучшем случае — изобьют. Честно говоря, я и сам не знаю, почему этого не случилось — ведь репутация Макли была известна всем. Я был весьма доволен собой, ибо совсем неплохим достижением было вышвырнуть такого негодяя, как Макли, из его собственного дома; проделав это и чувствуя, что мои проблемы с Молли решены, я был по-настоящему счастлив впервые с того момента, как потерял Морган.
Я поцеловал миссис Макли и официально получил статус будущего зятя, после чего мы все сели ужинать. За ужином я рассказал им несколько своих историй, особенно налегая на те, что были связаны с «Союзом девушек» и коктейлем — шедевром умеренности; мои байки им понравились. Лишь вернувшись домой, я вспомнил, что забыл поцеловать Молли.
За ужином мне послышался какой-то стон или крик, продолжавшийся уже некоторое время, но я сначала не придал этому значения в пылу недавнего беспорядка.
— Господи, что за жуткие звуки? — спросил я.
— Это телята, они находятся в камере для убоя, — пояснила миссис Макли. — Моему мужу не следовало оставлять их на выходные — ведь перед убоем они должны голодать некоторое время.
— Пойду-ка я задам им воды, — сказала Молли, — может быть, это их успокоит.
Некоторое время это действительно помогало, но затем несчастные создания вновь принялись за свое. Уже прощаясь и собираясь домой, я с облегчением подумал, что избавлюсь от этих кошмарных звуков, оставив Молли укладывать мать в постель.
Возвращаясь морозной звездной ночью, я думал об условиях, в которых жила девушка. После того как ее мать стала совершенно беспомощной, на плечи Молли легли все домашние заботы, так что перед приходом в офис ей приходилось вставать в Бог весть какую рань, чтобы управиться по дому. В полдень ей приходилось возвращаться домой, чтобы накормить обедом этого демона Макли, — а затем вновь в офисе, она сверхурочно работала на Скотти, который выжимал из нее все соки. Вдобавок ко всему ей приходилось через каждые час-два ночью вставать к матери. По выходным она доделывала домашнюю работу и приводила в порядок бухгалтерские
Потом я задумался, отчего старый Коук забросил свою приличную работу, благопристойную жену и отправился куда глаза глядят вместе с пламенной яркой блондинкой из кондитерской лавки, которую даже мы, юнцы, находили изрядно некрасивой. Все-таки он получил в Оксфорде звание бакалавра искусств и в хорошем настроении имел манеры джентльмена. Очевидно, джентльменскими были лишь его манеры, но не вкусы, — иначе он не связался бы с продавщицей из кондитерской лавки.
На этом мои размышления закончились, ибо я очутился перед собственной дверью. Я решил, что лучшим для меня будет немедленно отправиться в кровать, до утра закрыв глаза на окружавшие меня Авгиевы конюшни; с утра же я планировал донести свои старые кости до «Георга» и там подождать, когда Молли соберется выйти за меня замуж. Однако поднявшись наверх, я обнаружил, что в комнате все прибрано, огонь в камине зажжен — теперь я понял, почему так и не дозвался Молли, когда пришел за ней в офис. Я окончательно понял, что во всей этой сделке, связанной с предстоящим браком, Молли не получала никакой прибыли — даже если принять, что я был вполне завидной партией, как считали многие (хотя все, кто знал меня получите, определенно, так не думали).
Придя в офис на следующее утро, я обнаружил там Молли, которая, как обычно, сидела у себя за столом, ожидая, когда я начну диктовать письма. Подойдя к ней, я похлопал ее по спине (в трезвом состоянии я устыдился возможности поцеловать ее) и подарил ее свое кольцо-печатку как символ нашей помолвки. Поблагодарив меня, она надела его себе на палец, и мы принялись разбирать почту. Я рассказал ей о моих планах сходить к «Георгу», но она покачала головой, назвав мою идею плохой. Я удивился, но она никак не объяснила свой отказ. Она заявила, что они с матерью будут рады видеть меня за ужином, когда бы я ни захотел прийти, ибо Макли по вечерам никогда не бывало дома. Я спросил ее, как ей удается справляться с домашней работой, и она ответила, что для такого дома, как у нас, держать четырех слуг было невероятно расточительно. Она заметила, что мои женщины просто ищут хлопот на свою голову, ибо объяснения такому ведению дома просто не могло быть; еще она добавила, что я как хозяин дома имел безоговорочное право отдавать приказы. Странно, подумал я, что такая замечательная идея никогда не приходила мне в голову. Я немедленно отправился на кухню, где собрал всю нашу челядь. Там я обнаружил, что сестра вновь наняла уволенных мною, так что все слуги глядели на меня с дерзким нахальством — все, за исключением самой молоденькой, воспитанницы детского приюта для сирот, которая от испуга не знала, на каком она свете.
Они хором объяснили мне, что работают на мою сестру, а не на меня; на это я сказал им, что они могут работать на мою сестру, сколько им заблагорассудится, но не получат жалования, если не приучатся беспрекословно выполнять мои приказания. Затем я торжественно объявил молоденькой служанке, что повторно нанимаю ее на работу и, отделив ее от остальных, прямо так, с тряпкой для пыли в руке, подвел ее к Молли.
Этим вечером я отправился ужинать к Молли и ее матери. Увидев глаза миссис Макли, я заметил перемену в ее взгляде. Не могу определить это точнее, но мне показалось, что в нем сквозило облегчение и чувство близкого долгожданного отдыха: теперь она могла быть спокойной, ибо знала, что о ее Молли позаботятся. У меня появилось твердое убеждение, что долго она не протянет.