Журавли и цапли . Повести и рассказы
Шрифт:
Это случалось всякий раз, когда или меня не пускали к Павке, или, наоборот, Павку не выпускали ко мне. Тогда или я лез к Павке по дубу, или он тем же ходом вылезал ко мне.
Но не в дубе дело. Дело в том, что Павка пел! А это было просто невероятно. Поющий Павка так же не укладывался в моей голове, как говорящая рыба.
Когда-то моего друга не приняли в хор. Из-за отсутствия голоса. Павка обиделся и вообще перестал петь. Даже на уроках пения и то не пел, а лишь для вида разевал рот. Поэтому можете представить, как
Я свистнул, вызывая своего друга. Дудки. Он даже не отозвался. Наверное, не расслышал из-за своего дурацкого пения.
Я разозлился и стал вызывать Павку по-другому: мяукал, кукарекал, куковал, щелкал, лаял, гоготал, кудахтал, мычал, блеял, хрюкал, рычал, квакал, ржал, крякал и каркал до тех пор пока… не докаркался. Из окна первого этажа высунулась Павкина бабка и со словами «Кыш, проклятая» плеснула в меня чем-то горячим. Я, правда, тут же по запаху догадался чем — чаем! Но это не принесло мне облегчения. И я, ошпаренный, чуть не взвыл от боли. Но не взвыл. Назло бабке. Чтобы потом не радовалась, что ошпарила меня чаем.
…Как это говорится: если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе? Я так и сделал: «пошел» к Павке «черным ходом». Вскарабкался по-медвежьи на дуб, заглянул в Павкину комнату, и рот мой сам собой открылся от изумления. До сих пор удивляюсь, как это ни одна синица не приняла его за леток дуплянки. Хорош бы я был с синицей в животе!
Но ближе к делу. Вы ведь еще не знаете, почему мой рот сам собой открылся от изумления. А потому, что я увидел своего друга Павку. Не вообще увидел — подумаешь, чудо: Павка! — а увидел его в позе черта Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст», исполняющим известную арию под названием «Люди гибнут за металл».
«Люди гибнут за металл… за металл… за металл…» — донеслась до меня мелодия арии.
Но что-то в этой мелодии было не то. Я прислушался еще лучше и понял — не те слова, не «люди гибнут за металл», а «круг из точек состоит… состоит… состоит…». Белиберда какая-то!
Я мяукнул.
На этот раз мой голос дошел, и рыжая, как подсолнух, Павкина голова выросла в окошке. Невозможно описать, как он мне обрадовался! Красная трещинка улыбки расколола его лицо и протянулась от уха до уха.
— Входи! — крикнул Павка, хватая меня за шиворот и втаскивая в комнату. — Вместе учить будем. Одну я уже выучил.
«Одну… чего?» Моя мысль заметалась в поисках ответа, а спросить у Павки я не посмел. Опять сочтет за бестолкового. «Одну теорему по математике»? «Одну главу по истории»? «Одну…» Нет, не догадаться. И я осторожно спросил:
— Выучил одну… чего?
— Арию по алгебре, — сказал Павка и раскрыл учебник. — Читаем: «Множество всех точек плоскости, расстояние каждой из которых… — Павка торжественно поднял палец, — каждой из которых от данной точки этой плоскости не больше данного, называется кругом».
— Какая же это ария? — удивился я. — Просто
— A-а, какая ария? — ехидно спросил Павка. — Сейчас услышишь. — И запел: — Круг из точек состоит… состоит… состоит… Теперь понял?
— Теперь меньше прежнего, — покорно вздохнул я.
— Ну и балда! — вскипел Павка. — Простых вещей… «Ямщика» знаешь?
— Да, — признался я. — «Когда я на почте служил ямщиком…»
— Точно, — сказал Павка. — «Был молод, имел ты силенку».
— Не «ты», а «я», — поправил я.
— Чего «я»? — сердито переспросил Павка.
— Ямщиком, — сказал я, — на почте… не «ты», а «я».
Павка отмахнулся.
— Не в том дело, — сказал он, листая «Алгебру». — Ты вот, например, сразу и на всю жизнь запомнить можешь: «Если точки совпадают, то расстояние между ними равно нулю»?
— Не знаю, — сказал я, подумав, — наверное, если сразу, не смогу.
— Он еще сомневается! — вскипел Павка. — Конечно, не сможешь. А теперь слушай и пой: «От точки любой до нее до самой равняется дальность нулю». Начали. На мотив «Ямщика»: «От точки любой до нее до самой…»
— Равняется дальность нулю-у-у, — загудел я.
— Молодец! — похвалил меня Павка. — С тобой не пропадешь.
— И с тобой тоже, — сказал я, с благодарностью глядя на своего друга.
Павка скромно улыбнулся, но тут же посерьезнел.
— Пошли дальше, — сказал он, листая учебник. — Аксиома прямой: «Через любые две различные точки проходит одна, — Павка сделал ударение, — и только одна прямая!» Запомнил?
— Да, — сказал я, но Павка нахмурился, и я тут же поправился: — То есть не так чтобы очень, одним словом, не совсем…
— Сейчас запомнишь, — просветлел Павка. — «Костер» знаешь?
— Да, — признался я. — «Мой костер в тумане светит…»
— Точно, — сказал Павка, — «искры гаснут на лету». А теперь слушай и пой: «Через две любые точки путь одной прямой лежит». Начали. На мотив «Костра»: «Через две любые точки…»
— …путь одной прямой лежит, — подхватил я.
Мы спели еще несколько алгебраических арий, пока наконец Павка не вспомнил, что мне пора домой. Он всегда все, за исключением уроков, за меня помнил. Я искренне огорчился. А физика? А биология? А наконец, родной русский? По ним мы когда петь будем?
— Потом, — сказал Павка, — когда метод проверим.
Я понял — после того, как меня или моего друга Павку вызовут по алгебре и мы, «плошисты», утрем нос «хорошистам».
И вот этот день наступил. Начался урок алгебры, и моего друга Павку первым вызвали к доске. Павка многозначительно подмигнул мне и вышел. Глаза у него сияли. Правда, при виде математика — строгого и плоского, как учебник алгебры, Серафима Серафимовича — взгляд моего друга несколько потускнел, но я был начеку и тут же, чтобы ободрить друга, тихонько сыграл на губах арию Мефистофеля «Люди гибнут за металл»: