Журнал «Если», 1995 № 03
Шрифт:
— Лев Христофорович, — взмолилась госпожа Гаврилова, что она в последние годы проделывала не раз. — Помогите!
Профессор повернул к Гавриловой крутолобую лысую голову и спросил:
— Опять Николай?
— Нет ему дороги в новой жизни! — возопила Гаврилова. — Погибнет, как есть погибнет!
Гаврилов, как и все жильцы дома, для Льва Христофоровича не чужой. Сколько лет вместе прожито, сколько бед пережито!
— Ничего не понимаю, — удивился профессор. — Ведь паренек, кажется, вполне
— Да вот как раз такой никому не нужен, — всхлипнула Гаврилова.
— Попрошу конкретнее, — помрачнел Минц.
— Вы тут сидите в своей изоляции, — сказала Гаврилова, — а не видите, кто у нас правит миром. Негодяи у нас правят миром! Бандиты и капиталисты.
— А раньше? — спросил профессор.
— А раньше правили душевные люди, — ответила Гаврилова. — Если что — в райком! А теперь только вы и остались.
— Чего же вы хотите? — спросил Минц, задумываясь над тем, зачем же раньше, чуть что, Гаврилова бегала в райком?
— Дайте Коле шанс! Сделайте так, чтобы перестал он дорогу уступать, извиняться, милость к падшим проявлять.
— А как же я узнаю, какие качества ему мешают, а какие помогают?
— А мы пойдем вместе гулять, — предложила Гаврилова, — и как только я увижу лишнее качество, вы его тут же уберете.
— То есть блокирую? — идея показалась профессору интересной. К сожалению, если профессору идея покажется интересной, он забывает о ее моральном аспекте. И, как назло, он недавно смастерил биоблокатор, правда, с целью лечения шизофрении. В политике.
— Вот именно! — согласилась Гаврилова и побежала одеваться.
Коля собрался послушно, благо все равно делать было нечего — он лежал на диване и предавался тоске и унынию. Он думал о том, что жизнь прошла зря, что он не сделал в ней ничего красивого, а наступающая смерть — закономерный итог.
Профессор Минц представляет в науке искреннюю школу. Эта школа говорит больному или подопытному всю правду. Так что Лев Христофорович уже у подъезда сообщил Гаврилову:
— Сейчас мы с, тобой будем избавляться от лишних качеств и чувств, потому что твоя мать считает их вредными.
— А как избавимся, — сказала Гаврилова, — сходим в кафе, угостим Льва Христофоровича мороженым и начнем новую жизнь.
В этот момент мимо пробегал котенок. Имени у него не было, но Колю он знал и выделял.
Коля, увидев представителя бродячей природы, полез в карман за припасенной котлетой.
— Лев Христофорович, видите! — закричала Гаврилова. — Немедленно уберите!
Гаврилов отыскал кусок котлеты, завернутый в бумажку, котенок кинулся к нему и встал на задние лапки, опершись передними о колины ноги. В этот момент Минц вытащил свой блокатор и нажал кнопку.
Эффект был мгновенным. Гаврилов больше не видел котенка. Глаза
— Лев Христофорович, скорее!
Выйдя за ворота, Лев Христофорович увидел, как Коля бережно перевязывает галстуком надломленную ветку липы.
— Идиот! — кричала ему любящая мать. — Ну кто тебя после этого уважать будет!
Профессор Минц был иного мнения, но в нем зрело желание показать этой наивной женщине, что человека любят именно за слабости, поэтому он не стал возражать и отключил в Коле чувство жалости.
Подопытный рванул за конец галстука, ветвь окончательно обломилась, а Коля на ходу принялся прилаживать деталь туалета на свойственное ей место.
И тут они встретили Тамарку по прозвищу Томи-Томи, которая шла по улице вся в слезах, потому что потерпела жизненное крушение. Несколько минут назад Ахмет поменял ее на Риммку, которая была старше Ахмета лет на десять и бюстом уступала Томи-Томи, зато была умела в любви и соблазнении мужчин.
— Оу, Николя! — кинулась она к бывшему возлюбленному.
Коля замер. Его любовь к этой женщине еще не миновала, и лицо озарилось робкой улыбкой.
— Лев Христофорович, отключайте! — зашипела Гаврилова.
Минц послушался.
И тут же, вместо того чтобы раскрыть свои объятия грешной, но раскаявшейся подруге, Коля прорычал что-то грозное и поднял кулак, чтобы взамен вектора любви ввести в дело вектор мести.
Но Гаврилова и тут решительно вмешалась.
— Лев Христофорович, ненависть слишком близко расположена от любви, — сообщила она профессору. — Ненависть нам не нужна.
И вот щелкнул блокатор, опустилась рука Николая, и он прошел мимо рыдающей девушки, словно не было между ними ничего и не соблазняли его знаменитый на весь город бюст и эти прекрасные телячьи глаза.
На следующей улице чуть не произошла трагедия.
Навстречу им бежал взбешенный Ахмет-Василий, который при виде Коли истошно заорал:
— Где Риммка? Куда дел? Убью!
Николай побледнел. Ахмета и его дружков боялись. Он стал отступать, и Минц тихо спросил Гаврилову:
— Блокировать или как?
— Блокируй! — воскликнула мать древнегреческим голосом.
В тот же момент Коля остановился, подобрался, сжал пальцы в кулаки, и все увидели, что он на полголовы выше Ахмета, а уж о кулаках и говорить не приходится. И Коля спокойно пошел к Ахмету, а Ахмет с той же скоростью пошел задом наперед — что-то испугало его в глазах Коли Гаврилова.