Журнал «Если», 2003 № 07

Булычев Кир

В глазах его совершенно ничего не читалось. И это было куда убедительнее, чем на ходу спрограммированные озера тоски и боли.

— Ты что, всерьез воображаешь, будто я там, в Сети, стану на вас работать? — выдавил я из пересохшего горла.

— А почему нет? — удивился Олег. — Сам прикинь, чем там еще тебе заниматься? К Ин-Ра каяться ты не побежишь точно. Ты ведь даже полковнику Гришко меня не заложил, хотя все основания были.

— Заложил, — горько усмехнулся я. — С подробностями и картинками.

— Ай, брось! — отмахнулся

Олег. — Это ж не ты, это химия. Короче, как в Сети освоишься, так сам все и поймешь. Да, и семья. Материальная поддержка — это конечно же. Счет свой разблокируешь, перекинешь на жену, будешь переводить деньги под видом процентов с твоих Игр… А насчет главного… Ну ты по совести скажи, видишь ведь, что человечество загибается?

— Вижу, — признал я. Врать не хотелось. Не совестно, а просто лень.

— Согласен, что надо что-то делать?

— Согласен.

— Можешь предложить что-нибудь лучшее?

— Нет.

— Ты с нами?

Вдох… Паутина паузы… Нервный выдох.

— Я сам не знаю, с кем.

— Это ничего, — улыбка Олега похожа на букву «е». — Узнаешь. Скоро за тобой придут. Кстати, не бойся, — он сглотнул. — Больно не будет, все схвачено.

— А пошел ты…

Нечем было в него кинуть.

— Иду, иду, — кивнул Олег. И исчез с экрана. Пробежали из угла в угол розовые молнии, что-то треснуло — и стена вновь стала обычной стеной.

В обычной камере смертника.

8.

От края до края раскинулась степь. Сухое горячее море травы, медленно прокатываются по нему серо-зеленые волны с едва заметным синеватым отливом. Особого ветра нет, но степь волнуется.

Здесь тихо — если не считать монотонного треска кузнечиков. Здесь светло — высоко-высоко, почти в зените, зависло ослепительно белое солнце, равнодушный глаз неведомого бога. А небо даже не синее, скорее серовато-лиловое. И застыли в нем маленькие черные точки — наверное, ястребы. Или орлы. На кого они охотятся? На змей? На сусликов? Здесь есть суслики?

Я приподнялся, оперся на локоть. Так бы и лежал вечно, между явью и сном, ни о чем не думая, ничего не боясь, ни на что не надеясь. Но вечно не получится. Нужно куда-то пойти, что-то сделать. Раз уж теперь мне здесь жить…

Интересно, меня засунули в какую-то виртуальную модель или это мое новое сознание сочиняет самому себе окружающую среду? Визуализация… Я ведь теперь как бы всемогущ. Могу любые картинки придумать. Вот — степь. Почему степь? Может, лучше тайгу? Или бананово-лимонный остров? Или многолюдный город, где я встречу тех, кому нужен… кто меня любит… модель Марины в натуральную величину… модельки девчонок…

Я не стал биться головой о плотную, спекшуюся землю. Зачем мне истерика? Модель истерики? Я вообще не чувствовал особой боли. Наверное, это потому, что оцифровывали меня в больнице, когда в памяти моей не было еще ни следователя Гришко, ни камеры смертников, ни экрана,

с которого вещал о судьбах цивилизации Олег.

— Тяжело? — сочувственно спросили сзади. Я инстинктивно дернулся, подпрыгнул. Между прочим, ничего не болело, ни почки, ни ребра. О, дивный новый мир! О, заботливый Олег! Надо будет сменить это тело на что-нибудь похуже… поестественнее. Я принимаю подарки только от друзей…

Она стояла в двух шагах — худенькая, рыжеволосая и, кажется, с кляксами веснушек на совершенно незагорелом лице. Девушка… скорее, даже девочка… Даже не студенческого, а старшего школьного возраста. Желтая майка, потрепанные, изначально синие, а теперь и не поймешь какого цвета джинсы.

Я никогда ее раньше не видел — но почему мне так знакомо это лицо?

— Тяжело? — повторила она. — Вы не расстраивайтесь, Андрей Михайлович. Люди ко всему привыкают… об этом везде написано… Вот сейчас… Да, двенадцать миллионов ссылок.

Было не тяжело, а просто глупо. Спросить ее: «А вы кто?». Или как-нибудь позатейливее: «Кто мне послал вас, чистое дитя?». Хотя вряд ли и впрямь дитя. Это же Сеть… Может, она из этих, моих товарищей по несчастью… оцифрованных спасателей человечества?

— Вы, похоже, меня знаете? — не нашел я ничего умнее.

— Знаю, — кивнула девушка. — Давно за вами наблюдаю, несколько лет.

— Гм… — Это уже становилось интересным. — Несколько лет? А, простите за нескромность, вам самой-то сколько?

Ни за что бы не спросил, будь это в реальности. А тут — можно.

— Тридцать, — просто ответила она. — А визуал такой, чтобы вам легче было общаться. А то вы, люди, очень уж непредсказуемые. Вдруг испугаетесь? А я бы этого не хотел.

— Не хотела, — механически поправил я, тут же сообразив, что ошиблась она специально. Дабы снять мое напряжение. Эх, было бы что снимать… Напряжение осталось там — на допросе, в камере… А я — тот я, которого ощущал под кожей — просто заснул на больничной койке, усталый, избитый… а проснулся в этом райском уголке и не вспомнил, а именно прочитал внутри себя то, что случилось после. Прочитал, но словно не о себе… о каком-то совсем другом Андрее Ерохине. Странно это было и, пожалуй, страшновато.

— Я даже не знаю, как правильно, — ответила девушка. — Ну как мне про себя сказать? «Он», «она», «оно»? Или лучше всего — «они»… то есть «мы»?

— Кто ты? — в упор спросил я.

— Вы, люди, называете меня Ин-Ра, — не моргнув глазом, сообщила она. — А я… я не называю себя… Ведь называют, чтобы отличить от других… А от кого отличаться мне? Есть ли еще такие? Где? Данных в Сети много… я знаю, что такое другие планеты и что такое параллельные миры… и ад с раем тоже… Но что из этого есть на самом деле, а что вы придумали? Я не умею придумывать… Модифицировать информационную структуру несложно, но то, что вы называете правдой и ложью, это вне информации, это что-то совсем другое… я не понимаю.