Журнал «Если», 2004 № 9
Шрифт:
Обыденная мистика пробивается в позднем творчестве Леонида Леонова (новеллы «Мироздание по Дымкову» и «Последняя прогулка»). Можно вспомнить еще роман «Верлиока» и цикл историй о городе Немухине Вениамина Каверина, занесенные отчего-то в разряд детской фантастики. Впрочем, мистическую прозу Каверин писал еще в 1920-х годах — задолго до того, как стал классиком советской литературы.
Примеры отстраненной городской прозы, лежащей почти на грани фантастики и заступающей за нее, дает творчество таких авторов-«шестидесятников», как Анатолий Гладилин, Василий Аксенов, Аркадий Львов и, в особенности, Михаил Анчаров. А с конца 1970-х годов жанр городской (или социально-бытовой) сказки вообще стал довольно традиционным для нашей литературы. Часто
В итоге к этому жанру начали обращаться как молодые авторы (Олег Тарутин), так и уже зарекомендовавшие себя литераторы (Нина Катерли, Вячеслав Пьецух, Сергей Абрамов, Людмила Петрушевская, Светлана Васильева). Но наибольшую известность получил опубликованный в 1981 году роман Владимира Орлова «Альтист Данилов», продолжающий классический булгаковский канон — демон как олицетворение порядка в хаосе нашей обыденной жизни. Кстати, попытка поставить указанную схему «с ног на голову» и ввести ее в русло европейской традиции (то есть вернуть дьявола в хаос и противопоставить ему божественный порядок), сделанная в романе Николая Дежнева «В концертном исполнении» (1993), блестяще провалилась, обратившись в эпигонскую самопародию. Характерно, что и более поздний «Аптекарь» (1988) того же Орлова, отошедший от «булгаковской» схемы, вызвал куда меньший резонанс. Впрочем, возможно, это случилось потому, что уже наступала новая эпоха, в которой «просто фантастики» становилось недостаточно, чтобы привлечь читательский интерес и достичь коммерческого успеха.
Конец 1980-х годов ознаменовался явлением «Четвертой волны» отечественной фантастики, и городская сказка стала одним из ее неотъемлемых направлений. Наиболее ярко этот жанр явил себя в творчестве Андрея Столярова, успешно продолжившего разрабатывать тему «петербургской мистики». Столяров удачно соединил внешний рационализм научной фантастики с мистическим «бэкграундом», показав, как из обыденной жизни прорастает нечто непонятное и запредельное. Иногда — дающее надежду на счастливый исход («Изгнание беса», «Некто Бонапарт»), но чаще — подминающее маленького человека даже не как винтик, а как лишний камешек в отлаженном механизме, тикающем в изнанке бытия («Альбом идиота», «Ворон», «Сад и канал»). Более мягкий и камерный вариант городской сказки был явлен в произведениях Далии Трускиновской — немного хулиганской «Дверинде», лирическом детективе «Демон справедливости» и романе «Коломбине дозволено все». Другие очевидные лидеры жанра в 1980-е — супруги Лукины, в творчестве которых воплотилась фантастика иного порядка — «сказка провинциального городка».
Однако 1990-е годы поначалу отодвинули городскую фантастику на второй план — точнее, она была сметена потоком переводной англо-американской фэнтези, а затем антитезой в виде фэнтези славянской. В этом море тонули отдельные изредка пробивающиеся тексты вроде «Небесной тропы» Марианны Алферовой или ряда рассказов харьковчан Дмитрия Громова и Олега Ладыженского, позднее вошедших в роман «Дорога».
Характерно, что большая часть городской фэнтези первой половины 90-х так или иначе связана с семинаром Бориса Стругацкого и петербургской фантастикой — впрочем, скорее в плане эстетики, нежели идеологии. Даже «вавилонский цикл» Елены Хаецкой предъявляет нам все тот же «город-героин» из песни Шевчука, а то, что вместо купола Исаакия над Вавилоном высится башня Этеме-нанки, никого не способно обмануть.
Прорыв наступил лишь во второй половине 90-х, когда к городской мистике обратилась новая генерация малороссийских фантастов. Марина и Сергей Дяченко, начавшие с классической средневековой фэнтези, уже в 1997 году выпускают роман «Ведьмин век», в котором инквизиция борется против ведьм в антураже современного города. Найденная ими эстетика оказалась исключительно удачной, и имя супругам Дяченко впоследствии
Сюда же в итоге вернулось и творчество Генри Лайона Олди, чья дилогия «Нам здесь жить» (в соавторстве с Андреем Валентиновым), по сути, задала новый формат этого жанра: город как новая вмещающая среда обитания для человека, населенная своими духами и сверхъестественными существами, с которыми надо устанавливать какие-то отношения. В этом романе по городу гоняют мотокентавры — помесь человека и мотоцикла, а газовые плиты оборудованы пятью конфорками — четыре для готовки, пятая для жертвоприношений. По сути, системой ценностей этого мира становится возврат к старому язычеству — доброму либо недоброму.
В дальнейшем эта тенденция будет подхвачена в дилогии Александры Сашневой «Наркоза не будет» и «Тайные знаки», а также в романах Дмитрия Янковского «Флейта и ветер» и «Нелинейная зависимость». Однако тут все оказалось сложнее. Восприятие одушевленности мира и Города как разумного существа в этих книгах вполне языческое, но вот любые попытки договориться, управлять, вообще как-то взаимодействовать с этими сущностями весьма далеки от примитивного «я тебе — жертву, ты мне — благо». И не только из-за того, что такие попытки основаны на новейших информационных технологиях, но и потому, что они предполагают осмысленный диалог человека с мирозданием — вполне в духе современных религий.
Еще один вариант современной городской сказки, который условно можно назвать «фольклорным», представлен в новом цикле рассказов Далии Трускиновской из жизни домовых — «Сумочный», «Молчок», «Пустоброд», «Халява» и других. Отличительная черта этого направления, ведущего родословную от бытового анекдота — ироничный взгляд на наше вседневное бытие с совершенно неожиданной точки зрения. Фантасмагорическим событиям в современном городе посвящены романы Трускиновской «Аметистовый блин», «Нереал», «Дайте место гневу Божию» (последний характерен откровенно религиозной расстановкой сил, не слишком традиционной для городской фэнтези). Эту же тенденцию развивает и цикл рассказов Евгения Лукина о колдуне Глебе Портнягине. Вообще, большая часть творчества Лукина тоже явственно тяготеет к городской сказке — от повести «Там, за Ахероном» до романа «Зона справедливости», в котором жутковатые чудеса поначалу ограничиваются рамками отдельно взятого городского двора, но постепенно распространяются на всю страну…
Большинство вышеперечисленных произведений объединяет общая тенденция — волшебство в них является природной силой, не враждебной человеку, но и не стремящейся ему помогать (хотя иногда героям все-таки удается поставить ее себе на службу). Однако традиции классической фэнтези, как и канон, заданный «Мастером и Маргаритой», требуют хотя бы формальной поляризации сил, наличия если не Добра и Зла, то Хаоса и Порядка. И тогда появляется «Ночной Дозор» Сергея Лукьяненко — книга, наиболее ярко воплотившая в себе схему сегодняшнего восприятия гоголевско-булгаковской традиции.
По Лукьяненко, не существует ни Добра, ни Зла, борьбу между собой ведут Порядок и Хаос, а за соблюдением «правил игры» строго следит якобы неподкупная Инквизиция, олицетворяющая собой мировое равновесие. Но обе враждующие силы одинаково чужды людям — ибо сам великий Гесер декларирует, что даже темный Иной ближе светлому Иному, нежели простой смертный.
Книгами «Дневной Дозор» и «Сумеречный Дозор» Лукьяненко закрыл для себя эту тему, однако традиции фэнтези требуют сериала. И такой сериал был создан. В цикле Вадима Панова «Темный город» вновь борются силы Порядка и Хаоса, не слишком отличающиеся друг от друга методами действий; ни одна из них не вызывает ни восхищения, ни лютой ненависти, а потому борьба эта без особого вреда для мироздания может продлиться не один десяток томов.