Журнал Наш Современник №11 (2002)
Шрифт:
1969 год закончился, к несчастью для Шелепина и его сторонников, жалкой статейкой в “Правде”, опрокинувшей все надежды сталинистов. В начале 70-го сусловцы извергли из своей среды двух сталинистов, занимавших ключевые посты в идеологии: зав. Отделом пропаганды ЦК Степакова и председателя Госкомиздата Михайлова, а также кое-кого помельче. Шелепин, Полянский и Мазуров еще ходили на заседания Политбюро, но жизнь текла уже мимо них. Власть в стране сосредоточилась в двух духовно близких центрах: у Брежнева, с его помощниками, и Суслова — Пономарева. Ну и примкнувшего к ним Андропова...
Невидимый, но исключительно важный этот переворот оказал немедленное и очень сильное влияние на текущую идеологическую обстановку. Укрепившейся правящей группе уже не нужна стала шумная антисоветская оппозиция: как всякое общественное движение, оно могло привести Бог знает куда. Принимаются внешне жесткие
Однако положение осложнялось твердой позицией журнала “Молодая гвардия”, возглавляемого с 1965 года Анатолием Никоновым. Об этом человеке со временем будет написано много, но сейчас пришла пора сказать: то был подлинный русский самородок. Получив неважное образование, лишенный литературных и иных гуманитарных дарований, он обладал природным вкусом и безупречным чутьем на все хорошее и дурное. Самодумкой, без подсказки он понял значение русской истории и культуры, распознал разрушительные силы, плясавшие на поверхности культурной жизни страны в разного рода маскхалатах. Необычайное обаяние и бескорыстие позволили ему сделаться подлинным вдохновителем первых, важнейших шагов русского возрождения. Как и положено у нас, недооцененный современниками на родине, он получил должную оценку у международных русофобов. Сомнительный француз Леон Робель, женатый на выпускнице МГУ и вхожий во многие московские салоны, писал в 1972 году в парижском либерально-марксистском журнале: “Когда Александра Твардовского вынудили отказаться от руководства журналом “Новый мир”, во всем мире много говорили об этом... Когда же в начале прошлого года главный редактор журнала “Молодая гвардия” был освобожден от своих обязанностей, это решение, политически намного более важное, прошло при полном молчании...” Да, Робель знал свое дело: снятие Никонова было действительно “политически более важным”, чем отставка спившегося и устаревшего Твардовского.
Конечно, если бы Цуканов и Суслов имели сильную идею и политическую смелость, наплевали бы они на жалкие обрядовые предрассудки и раскатали бы наглых мальчишек куда следует. Но они были боязливые интриганы, более всего опасавшиеся, как бы партия и народ не прознали об их истинных симпатиях и склонностях. Рассказы молодогвардейских ветеранов о том, как их “разобрали” тогда, рисуют ужасающе убогий оппортунизм брежневской команды. Но все же дело свершилось, в конце 70-го Никонов был довольно мягко убран из “МГ” и переведен на почетную должность редактора журнала “Вокруг света”. Больше в журнале и вокруг него никого не тронули. Это было куда менее сурово, чем обошлись недавно с новомировцами. Отсюда возникло суждение, неоднократно отмеченное потом в западных работах, что молодогвардейцы, дескать, были очень сильны и имели крепкую опору в верхах. Совсем наоборот. Это противники “МГ” были невероятно слабы идейно и ничего не могли противопоставить растущему русскому самосознанию. Отсюда и явная слабость первых репрессий: даже выговоров не последовало, не говоря уж о худшем.
За всей этой внешней слабостью и вялостью явно просматривается, однако, неявная воля самого Брежнева. В угоду остаткам сталинистов убрали новомировских либералов, теперь вот приструнили расшалившихся молодогвардейских патриотов. Но в обоих случаях тихо-мирно и без особого там публичного треска...
Эта молчаливая, осторожная, но, безусловно, принципиальная линия Брежнева в идеологии особенно отчетливо проявилась во время громкого политического скандала, вызванного появлением большой статьи Александра Яковлева в “Литературной газете”. Яковлев — деятель известный, его представлять не надо, однако уточним одно лишь обстоятельство. Еще с горбачевских времен и поныне он выдает себя за прирожденного поборника “демократии”. Лукавит, как и во многом ином. Был он партийным карьеристом, и только. Хладнокровно организовывал высылку Солженицына, шумиху вокруг процесса Синявского—Даниэля... Так что пусть не прибедняется.
Опытный аппаратчик, Яковлев знал, что Суслов и правящие помощники Брежнева (а все они были oт Андропова) остро не любят все русско-патриотическое. Не поставить ли на эту карту? Генсек сероват, ничего толком в идеологии не понимает, объяснят ему,
Да что ни говори, но выбор судьбы определяется все же не анкетными данными и даже не пресловутым “пятым пунктом”. Первый зам. зав. отделом пропаганды Яковлев происходил из ярославского села, жену имел русскую, но целиком поставил на линию “разрядки” (возможно, тут помогло его долгое пребывание в США в качестве стажера). Соседом Яковлева по даче был Цуканов, любимец Брежнева, что облегчало дело.
Конечно, никаких глубоких идей у Яковлева не имелось, но, как прожженный карьерист, он почуял, что хотелось бы идеологическому руководству, а как бойкий человек, не побоялся рискнуть. Он повел атаку на молодогвардейцев по всему фронту, используя для этого весь идеологический аппарат партии. Недостатка в разоблачениях не было, но брань стала уже привычной, ее перестали бояться. Сами молодогвардейцы огрызались и наступали, создавая тем самым в Советском Союзе опасный прецедент. Надо было снимать и наказывать, это ясно. Но как? Как сделать это под руководством вялых бюрократов, страшившихся малейших потрясений? Нужно было “решение” по поводу “МГ”. Яковлев долго интриговал, но пробиться сквозь бюрократическую трясину не сумел. Играть так играть, и он решил состряпать партийный приговор сам. Советники и помощники охотно подтолкнули его под локоток (дурака не жалко), и вот в ноябре 72-го появилась громадная статья Яковлева “Против антиисторизма”.
Вся убогость сусловской внутриполитической линии потрясающе точно выражена в этом кратком заголовке! Во-первых, выступление ведущего идеолога направлено не на утверждение неких партийных истин, а “против” чего-то, — партия, стало быть, идет по чьим-то следам? Во-вторых, что это за обвинение — “антиисторизм”? В марксистском лексиконе накопилось множество жутких политических ярлыков, но о таком не слыхивали. Наконец, просто смешна словесная убогость заголовка: если латинское “анти” перевести на русский язык, то получится: “Против противоисторизма”!..
Брежнев был хитер и осмотрителен, очень осторожен, он действительно отличался миролюбием, то есть неприязнью к резким и крутым мерам. Его личное влияние на политику страны в 70-е годы нельзя недооценивать. Перебор Яковлева для осторожной и оппортунистической линии Брежнева был слишком уж вызывающим: если всякий замзав, даже и дружный с помощниками, начнет так действовать, то... Не надо забывать, что Брежнев образца 72-го года не успел еще превратиться в живой труп, как десять лет спустя. Итак, Яковлева срочно и унизительно сослали в провинциальную Канаду. При этом Генсек якобы произнес: “Это м...к хочет поссорить нас с русской интеллигенцией”.
Точно такую же осторожную осмотрительность проявлял Брежнев и во всех прочих острых идеологических вопросах. В семидесятых годах самыми туманными в этом ряду стали дела писателя Солженицына, академика Сахарова, некоторых иных в том же роде. Брежнев вмешиваться во все эти скандалы избегал, перекладывая решения на Суслова, а потом все чаще и чаще на Андропова, который всё более входил в силу. Зять Брежнева Ю. Чурбанов вспоминал в этой связи:
“Помню, как-то раз он с Андреем Андреевичем Громыко обсуждал вопрос о выезде из СССР. Тогда Леонид Ильич достаточно резко сказал: “Если кому-то не нравится жить в нашей стране, то пусть они живут там, где им хорошо”. Он был против того, чтобы этим людям чинили какие-то особые препятствия. Юрий Владимирович, кажется, придерживался другой точки зрения по этому вопросу, но ведь многих людей не выпускали из-за “режимных соображений”, это было вполне естественно. Сейчас тоже выпускают не всех. Не помню, чтобы в разговорах Леонида Ильича возникало имя Солженицына,— кажется, нет, ни в положительном, ни в отрицательном аспекте. Может быть, Щелоков что-то докладывал Леониду Ильичу о решении по делу Вишневской и Ростроповича, с которыми был дружен, но Леонид Ильич в эти вопросы не вмешивался. Все-таки это была прерогатива Юрия Владимировича Андропова. А вот об Андрее Дмитриевиче Сахарове разговоры были. Леонид Ильич относился к Сахарову не самым благожелательным образом, не разделял, естественно, его взгляды, но он выступал против исключения Сахарова из Академии наук. Суслов настаивал, причем резко, а Леонид Ильич не разрешал и всегда говорил, что Сахаров большой ученый и настоящий академик. Какую позицию в этом вопросе занимал Юрий Владимирович, я не знаю, все-таки это были вопросы не для домашнего обсуждения. Одно могу сказать твердо: письмо Сахарова к Брежневу в домашнем кругу никак не комментировалось. Может быть, оно просто не дошло до Леонида Ильича? Трудно сказать. Но никаких разговоров вокруг этого письма не было, и в доме о Сахарове не говорили”.