Журнал Наш Современник №4 (2001)
Шрифт:
Храм
В тот же 1988 год, что и картина Бориса Карпова, появился фильм “Храм”. Сценарист А. Никифоров и режиссер В. Дьяконов делали свой фильм не о духовной литературе, появившейся у нас 1000 лет назад, вместе с принятием христианства, и не о церковной культуре, хотя красота многих памятников искусства попадает на экран — и золото куполов Успенского собора во Владимире, и сказочный ансамбль Троице-Сергиевой Лавры, и звонница бывшей порубежной крепости — Псково-Печерского монастыря, и корона Почаевской Лавры. По строчке Ахматовой показан в картине равноапостольный князь: “Над рекой своей Владимир поднял черный Крест”. Фильм “Храм”, с его многоярусной композицией, важен был подходом к самому понятию веры. Вдруг на документальном экране — для того времени чудо — возник образ Церкви как жизнедеятельного целого. Конечно, момент был таков, что пора было нам на самом деле стать умнее. Момент был исторический.
Полнометражный “Храм”
Монах Зенон, далеко не старый человек, — иконописец. В 1988 году ему не было и 40 лет. Когда за несколько лет до праздника Крещения Руси Московская Патриархия получила бывший Данилов монастырь (там размещалась детская НТК), Зенон приступил к послушанию: создать для монастыря иконостас и написать иконы. “За время упадка иконы и утери осмысления ее богословского содержания, — говорит монах Зенон, — понимание догмата притупилось и капитальное значение как бы выветрилось. Ведь целые поколения православных воспитывались на искусстве, которое, прикрываясь догматом иконопочитания, на самом деле никак ему не соответствовало. Уже в XVII веке из Синодика Торжества Православия было исключено все вероучебное содержание образа. И в наше время в день Торжества Православия можно лишь в виде исключения услышать в проповеди о связи этого праздника с иконой. В догмате иконопочитания соборное сознание Церкви осудило отказ от образа как христианскую ересь. Образ сохранил свое место в церковной жизни, однако его жизненное значение перестало восприниматься во всей присущей ему полноте. И это породило безразличие к его содержанию и роли”. С XVIII века, как думает монах Зенон, иконопись перешла в ведение светского художника, свободного от догматов Церкви. А затем и изучение иконы перешло в ведение свободной же от догматов науки. На долю церковных людей действительно только осталась благочестивая привычка молиться перед иконой. Образ принадлежит самой сущности христианства. А вековое же искажение образа привело православных — многих — к протестантскому к нему отношению, то есть к отрыву от церковного искусства. Православные иерархи, к несчастью, больше доверяли светской власти и Академии художеств, нежели преданию. Возрождение иконы, считает отец Зенон, есть жизненная необходимость нашего времени. Потому что как бы ни были ценны работы, приведшие к открытию иконы, то, что в ней открывается, есть молитвенное осознание глубины Православия.
Фильм рассказывает, что творения современного мастера украшают храмы Москвы, Пскова, Печор. Духовно перекликаясь с древнерусскими изографами, художник-монах стремится возродить традиции великого отечественного наследия. Консерватизм понимается отцом Зеноном как нравственная свобода. Церковное художественное творчество не усечено догматами веры, вернее, не сковано, потому что православное сознание соборно и не склонно к обособлению. Труд иконописца ценен как носитель и исполнитель Божественного замысла. “Каноническое есть церковное, церковное есть соборное”, — учил протоиерей П. Флоренский. Творчество человека осуществляется в сочетании его воли с волей Божественной, в синергии двух действий: Божественного и человеческого. И в этой перспективе художественный язык Церкви, как выражение христианской веры, определяется в своем характере выработанной соборным разумом Церкви нормой — иконописным каноном в собственном смысле. “Эта норма есть найденная форма наиболее адекватного выражения Откровения, в которую и облекается творческое соотношение Бога и человека. И канон предполагает не обособление, а именно включение в соборное творчество Церкви. В этом соборном личность художника осуществляет себя не в утверждении своей индивидуальности, а в самоотдаче; и высшее ее проявление здесь в том, что она как раз подавляет в себе черты обособленности” (Л. Успенский, с. 226).
В том же 1988 году, когда был создан “Храм”, на Ленинградском телевидении режиссер Т. Васильева сделала фильм-дилогию “Слово о земле русской. Псков. Характеры”. Фильм был показан по ЦТ. В нем, в частности, рассказывается о живописи отца Зенона. Поскольку затворничество псково-печерского монаха строгое, режиссер не сумела встретиться с художником, он уклоняется от мирской славы*. Пришлось процитировать документальные кадры из фильма “Храм”.
Традиционная иконописная техника, выработанная в течение столетия, включает подбор материалов, который представляет наиболее полное участие видимого мира в создании иконы. Здесь участвуют, так сказать, “представители” и мира растительного (дерево), и мира животного (клей, яйцо), и мира минерального (мел, краски). Все это берется в своем естественном виде и лишь очищается и обрабатывается человеком, который своим трудом вводит эти вещества в богослужение. Грань между допустимым и недопустимым в веществе пролегает там, где материя теряет свою подлинность и характер, начиная выдавать себя за нечто иное, чем она есть, то есть создавать иллюзию (православные священники, например, не любят изделий из полимеров).
Через несколько лет после “Храма” сценарист А. Никифоров и режиссер В. Дьяконов создают большой фильм “Боже, освети нас Лицем Твоим”. Картина целиком посвящена иконописи. Иеромонах Зенон уже архимандрит, по-прежнему насельник Псково-Печерского монастыря. Зенон выполнил патриаршее послушание: закончил иконостас Свято-Данилова монастыря и написал для этого монастыря иконы.
Образ современного церковного живописца занимает ключевое место в композиции фильма. Архимандрит Зенон, как и в 1988 году, считает икону выражением веры. В наше время вникнуть в суть догмата иконописания и почитания — значит осмыслить и саму икону не только как предмет и украшение xpaмa, разъясняет отец Зенон. Это значит осмыслить то, что она несет в себе, уяснить ее созвучие современному человеку, осмыслить свидетельство духовного опыта, передаваемого из глубины Православия, непреходящее значение христианского Откровения.
Протоиерей С. Булгаков говорил: “Иконописание является одновременно подвигом искусства и подвигом религиозным, полным молитвенного напряжения (почему Церковь и знает особый чин святых-иконописцев, в лице которых тем самым канонизируется и искусство, как путь спасения)”**.
Авторы фильма “Боже, освети нас Лицем Твоим” связывают воедино эти два подвига; подвиг искусства и подвиг религиозный. Герои картины — главным образом иконописцы-монахи. “Только совершеннейшим христианам, — пишет святитель Игнатий (Брянчанинов), — преимущественно из иноков, сподобившимся прозреть душевными очами, был открыт мир духов”.
В фильме показан отец Игнатий, сорокалетний монах с черной бородой. Он спасается в Оптиной пустыни, церковный живописец. Откровения Господь дает человеку не для удовлетворения любопытства праздного ума и пустого сердца, рассуждает отец Игнатий, но в целях его спасения и духовного совершенствования. Поэтому святой Игнатий Брянчанинов и поучает, что первое духовное видение есть видение своих согрешений, доселе прикрывавшихся забвением и неведением. “Зрение падения и искупления нашего, — учит святой Игнатий, — вот нужнейшее видение. Все святые признавали себя недостойными Бога, этим являли они и свое достоинство, состоящее в смирении”.
Индивидуальное религиозное откровение может прийти к художнику, — думает монах Оптиной пустыни, знаменитой в прошлом своими старцами, которым был открыт мир духов. Но иконописец всегда должен помнить о евангельской “нищете духовной” (От Матфея, 5-3). Формы творятся именно духом, первичен именно Дух. Каков он, такова и культура, невозможно говорить об изменении каких-либо традиций в искусстве в лучшую сторону, организовать некую лучшую форму — она вторична без Божьего света. Опытным познанием духовности просвещается вся жизнь иконописца, снова рассуждает отец Игнатий, все его творчество, его искусство. О такой духовности невозможно просто рассказать, она становится сутью творца икон, дает ему силу и уверенность, наделяет познанием смысла творчества и жизни. Чистота души иконописца формирует настоящее искусство. Чистота не только в смысле девственности, но в полной ориентировке души к Единому Целому. Лишь желая этой чистоты, обретая ее, человек становится настоящим художником, способным вещать миру Истину.