Журнал Наш Современник №7 (2004)
Шрифт:
Не знаю, кто защитил экипаж, но допросы прекратились.
Ну а в ленинградском госпитале ВМФ, куда нас привезли, была четвертая дезактивация, о которой вспоминаю с улыбкой. Здесь медики организовали нашу обработку более продуманно: помимо внешней промывки была и “внутренняя”. Штатных “очков” не хватало, и гальюн с надписью “М” был залит так, что радиация в нем повысилась до 1 рентгена.
Усилиями медицинских работников экипаж (за исключением 8 подводников, получивших смертельную дозу радиации) в течение года был поставлен на ноги.
Встречи оставшихся в живых, как и показано в кинофильме, проходят в Москве. Утрачена связь с некоторыми
Прошу откликнуться и написать мне по адресу:
3200 Молдова, г. Бендеры, Главпочтамт,
До востребования, Лермонтову Р. А.
Владимир СИТНИКОВ • Публицист № 1 (К 80-летию Ивана Афанасьевича Васильева) (Наш современник N7 2004)
Владимир СИТНИКОВ
ПУБЛИЦИСТ № 1
К 80-летию Ивана Афанасьевича Васильева
В первых числах июня 1978 года, пробираясь в пушкинское Михайловское, остановился я со своим другом, художником Петром Саввичем Вершигоровым, в Ленинграде, в мастерской у живописца Леонида Васильевича Кабачека, что на канале Грибоедова. Кабачек гостеприимно предоставил крышу и стол. В соседней с Кабачеком мастерской располагался невысокий, но крепко сбитый, энергичный русоволосый художник Евгений Демьянович Мальцев. В один из дней мы были приглашены к нему в гости, и, конечно, состоялись смотрины его работ.
Петр Саввич — первая кисть на нашей вятской земле, дока, оценил картины сдержанно, а на меня, не очень сведущего в тонкостях живописного мастерства, произвела большое впечатление картина Мальцева, на которой были изображены белый офицер в погонах и красный командир — два брата, насколько помню, склонившие головы перед могилой матери. Ситуация напряженная, даже трагическая. В художественной литературе подобное, пожалуй, уже воспроизводилось, а в живописи я такого сюжета не встречал и долго находился под впечатлением, оставленным полотном “Братья”.
Еще бросилась в глаза философско-аллегорическая картина: изуверски поднимала озверевшая толпа на копьях обнаженного тощего человека. Картина называлась “Пророк”. Такое случается с непонятыми своим временем провидцами, видящими дальше толпы. Большой смысл заключался и в этом полотне.
И была еще одна, близкая мне по материалу картина. Изобразил на ней художник не то Олимп, не то Парнас, на котором просматривались знакомые лица известных наших писателей. Называлась она “Современники”.
Прошло какое-то время, и я увидел мальцевский “Парнас” на стене в Союзе писателей РСФСР. На самой вершине, в мятущихся облаках, задумавшись стоит в накинутой на плечи армейской шинели Александр Твардовский, немного пониже сидит в позе мыслителя Василий Шукшин, затем можно узнать на склоне горы Василия Белова, Владимира Солоухина, Федора Абрамова, а около самого подножия склонил в думах голову Иван Васильев. Любимые писатели-современники, снискавшие симпатии читателей 70-х годов прошлого столетия.
То, что художник выбрал из литераторов именно этих прозаиков и поэтов, не вызывало сомнений. Ну еще две или три фигуры могли бы оказаться там. И то, что очеркист Иван Афанасьевич Васильев был изображен рядом с известными писателями, еще раз подтверждало, насколько современной и необходимой
Иван Афанасьевич Васильев изображен на картине таким, каким мы помним его в последние годы жизни: с пышной седой шевелюрой, усами — современный летописец Пимен, раздумывающий о судьбах родной земли.
Почему очеркист-деревенщик стал властителем дум, наверное, сразу не ответишь. Не буду говорить об умении Ивана Васильева аналитически мыслить, видеть в фактах проблему. Главным, на мой взгляд, была его близость к земле и людям, живущим и работающим на ней. А их чаяния, заботы и боли не каждому дано понять и прочувствовать.
Негласно считается, что из всех литературных жанров очерк находится на самой нижней строчке по уровню художественности. Члены писательских приемных комиссий нередко кривят губы, видя книгу очерков. Разве это литература?! “Прямолинейность”, “бесхитростный примитив” в очерке вызывают пренебрежение. То ли дело новелла, роман, поэма! Но очерк очерку рознь. И жизнь не раз заставляла предпочесть очерковый жанр всем остальным. Вспомните военную очеркистику и публицистику, публицистику 60—70—80-х годов, увы, уже прошлого века.
И вот какой существует парадокс: сколько романистов громко заявляли о себе в 20—30 лет, а вот аналитический проблемный очерк, оказывается, под силу только человеку, умудренному жизнью. К примеру, неуемный ученый-химик Александр Николаевич Энгельгардт создал свои знаменитые письма “Из деревни”, когда ему было за сорок. Родился он в 1832 году, а “Отечественные записки” напечатали очерки в 1872—1887 годах. Немного раньше по возрасту, но уже в очень зрелых годах выступил со своими знаменитыми очерками Глеб Иванович Успенский. Ну а наш современник Гавриил Николаевич Троепольский представил свой цикл “Из записок агронома”, когда ему было далеко за сорок. Да и Леонид Иванович Иванов взялся за очерки, познав жизнь, походив в упряжке директора совхоза. Георгий Георгиевич Радов прошел к тому времени огни и воды. Кого ни возьми из очеркистов овечкинской плеяды, да и самого Овечкина — все они увлекались очерком в весьма зрелом возрасте. Ну и авторы “Нашего современника” и других журналов 70-х годов: Иван Семенович Синицын, Петр Николаевич Ребрин, Леонид Иванович Иванов, Вячеслав Иванович Пальман, Василий Петрович Росляков, Петр Петрович Дудочкин — уже не были юными.
И Иван Афанасьевич Васильев заявил о себе как очеркист, будучи автором многих повестей.
В общем-то вся жизнь вела деревенского паренька Ваню Васильева к тому, чтобы он стал ярким и мудрым выразителем дум крестьянских 60—80-х годов XX столетия. Деревенька Верховинино, где он родился 19 июля 1924 года и провел детство, была небольшой и живописной. Отличала верховининских мужиков страсть сажать сады. “Добро бы яблони или вишни, а то по всем гуменникам, у прудов-копанцев — красная верба, плакучие ивы, калина, лещина. От этого чудо-сада светлеет на душе”, — вспоминал писатель. Школа была в трех верстах от дома. С радостью бегал в нее Ваня, читал запоем. И вот это увлечение повлияло на последующий расклад жизни. Обуреваемый романтикой путешествий, ринулся было в училище штурманов речного флота. Сдал вступительные экзамены на “отлично”, но не тут-то было — зрение подвело. У штурманов и лоцманов оно должно быть без изъяна. Пришлось возвращаться домой несолоно хлебавши.