Журнал «Приключения, Фантастика» 1 ' 95
Шрифт:
Оперативник Мамонтов уже успел дать служебной овчарке понюхать веревки, секунда — и приказал бы псу работать, искать след, но тут раздался голос из-за забора. Голос принадлежал жилице бывшего причтового дома бабке Надежде:
— И не совестно, Петр, а? Одним людям голову морочишь, на других напраслину возводишь. Иль заспал, пьяным в полночь подходил ко мне, сказал: «Я, бабка Надежда, револьвер, кажется, уронил в колодец?..»
У Холмогорова от этих слов челюсть отвисла. Старший лейтенант пригласил бабку Надежду подойти, спросил:
— Пьяный вечером был Холмогоров?
— Да
— В котором часу пьяным видели?
— Так в котором? Как заступил на дежурство, сразу и присосался к бутылке.
— Один?
— Зачем один. С Григорием вон. Григорий после ушел.
— Когда Холмогоров подходил к вам в полночь, лицо какое у него было?
— Да пьяное…
Сообразив, чего добивается от нее сотрудник милиции, бабка Надежда прибавила поспешно:
— Не побитое. Это уж не знаю, кто его так отметелил.
— А вот мы спросим у Тимофеева, кто отметелил и связал, — скачал начальник розыска, в упор смотря на свояка избитого охранника. — Кто?
Ответа не последовало. Тимофеев под пристальным взглядом лишь ниже клонил голову.
Пожилая женщина не настолько глупа была, чтобы сразу не сообразить, почему сотрудник милиции адресует вопрос именно Тимофееву и почему тот молчит, изумленно уставилась на Тимофеева, всплеснула руками:
— Батюшки. Как же так? Неужто это ты, Григорий, а? Вот допились-то. Стыдобушка.
— По-свойски свояк свояка, — раздался из-за ограды чей-то насмешливый мужской голос. Группка зевак в считанные минуты увеличилась по меньшей мере втрое.
— Петька, ты теперь на Григория в суд подай. За нанесение телесных повреждений, — весело скалясь, посоветовал путеец в оранжевом жилете и с масленкой в руке.
— И ты, Григорий, не дрейфь. Петька подбил тебя на такое. Тоже судись, — со смешком бросили из-за ограды в поддержку свояку охранника.
— Учитывать надо еще и чья веревка… — подоспела свежая реплика.
Нетесову собравшиеся поглазеть не мешали, тем более никто не пытался проникнуть за ограду. Он глядел на охранника в ожидании ответа на поставленный вопрос. Оперативник Мамонтов в свою очередь не спускал глаз с начальника розыска: сколько еще сдерживать на поводке, не пускать Таймыра в дело?
— Так кто тебя избил и связал? — поторопил Холмогорова с ответом старший лейтенант.
— Ну, ясно ж теперь, — пробормотал охранник. — Бабка Надежда сказала.
— Что ясно?
— Ну, что уронил… Пили с Григорием…
— Понятно. А те трое?
— Какие трое? — не понял Холмогоров.
Один высокий, попросил закурить. Фиксы сверкнули, — напомнил Нетесов.
— Не было. Придумал…
— А связывать тебя, бить, кто придумал?
— Сам я…
Колодец тремя подгнившими лиственничными венцами возвышался над землей вблизи от прохудившейся церковной ограды как раз в той стороне, где теснилась толпа любопытствующих.
Нетесов подошел к колодцу, заглянул в него. Глубокий, до воды метров двадцать. Заброшенный. Ворота и бадьи нет, из глубины идет зловонный застойный запах. Воды в колодце, скорее всего, не пруд пруди. Но попробуй с голыми руками доберись до дна. Старший лейтенант велел Мамонтову съездить
Точно, в колодце воды было мало. Пожарная машина осушила его за четверть часа.
Спустившийся в колодец по складной металлической лестнице молодой пожарный сразу же нашел наган.
— Какой номер? — донесся со дна его гулкий голос.
«Потерпевший» помнил лишь три последние цифры табельного своего оружия.
— Восемьсот девяносто два, — крикнули в колодец в ответ.
— Он самый… Ну и запашок тут.
— Нашел, так вылазь, — поторопили сверху сразу несколько голосов.
— Сейчас… Тут еще одна штуковина, — послышалось снизу.
— Что за штуковина?
— Да сейчас…
Голова пожарного в каске наконец появилась над верхними подгнившими венцами. Прежде чем выбраться из колодца он кинул на землю какой-то круглый предмет, похожий на футбольный мяч. Предмет был тяжелый, и сразу впечатался в землю.
Покинув затхлый колодец, пожарный первым делом достал из кармана брезентовой робы револьвер и отдал Нетесову.
Пока начальник Пихтовского розыска изучал наган, вместе с водителем пожарной машины лазивший в колодец занялся своей второй находкой.
— Чугунок, — сказал водитель машины, верхонками обтерев грязный и мокрый округлый предмет. — Варом что ли залита горловина.
— Похоже, — молодой пожарный воткнул острие складника в край запечатанной горловины чугунка, лезвием сделал круговой надрез. Сделал без больших усилий: под варом была кожа.
Добрую половину чугунка занимали скатанные в толстый рулон и обмотанные суровой ниткой деньги. Пожарный поддел лезвием нитку, слежавшиеся деньги не рассыпались. Пальцами он разлохматил рулон. Там пестрели вперемешку и пятисотки, и сотенные, и четвертные, и даже трехрублевки.
В нетерпении, пока молодой пожарный уставился на купонную облигацию военного займа, водитель пожарки перевернул чугунок. Монеты достоинством от гривенника до рубля просыпались на землю. Штук двести монет, и среди них — старинные дореволюционные награды. Две известные — Георгиевские кресты, и какой-то совершенно незнакомый, ни разу не виденный даже на картинке орден: красный, с двумя мечами, с бантом.
— Глянь, Сергей Ильич, — сказал Нетесову водитель пожарки, — Сашка клад нашел.
Нетесов, занятый разбирательством с горе-охранником и его свояком Григорием, подошел, из пачки выудил двадцатипятирублевку с портретом Александра Третьего. Толпа, до сих пор дисциплинированно стоявшая за церковной оградой, как по команде вдруг просочилась через проломы в ограде, окружила Нетесова и сидевших на корточках у чугунка. О Холмогорове, пытавшемся неуклюже инсценировать нападение на себя, с появлением чугунка разом как-то все забыли. Без толку было уговаривать разойтись. Со словами «Был клад» старший лейтенант протянул пожарному царскую романовскую двадцатипятирублевку и, протиснувшись сквозь людское кольцо, опять оказался рядом с охранником и его свояком Григорием. Собственно, дальнейшее присутствие здесь не требовалось. Все как Божий день ясно. Мамонтов прекрасный сыскник, доведет дело до конца. А он может спокойно отправляться на отдых, на рыбалку.