Журнал Q 10 2012
Шрифт:
2. О "ШТРИХАХ К ПОРТРЕТУ ЛЬВА ЛАНДАУ"
Сначала несколько слов о воспоминаниях моей двоюродной сестры по отцовской линии, Эллы Рындиной. Они были опубликованы в 3х номерах журнала "Вестник":
Мне совершенно случайно попалась на глаза первая часть и я с интересом ее прочел, даже не обратив внимания на то, что в конце стоит "продолжение следует". Несколько дней спустя мне позвонила дочка и спросила, видел ли я, что написала моя сестра. Я сказал, что видел, читал и мне понравилось.
– "Ты или с ума сошел, или читал что-то другое. Я тебе ссылку пришлю." - Приходит от нее ссылка на продолжение воспоминаний. Прочитал, и мне стало нехорошо
Надо сказать, что отношения между моей матерью и семьей отцовской сестры никогда не были особенно хорошими. Так, по-видимому, сложилось с самого начала. Ситуация, к сожалению, нередкая. Как и почему это получилось, не знаю и не хочу спекулировать на эту тему. Могу только сказать, что к Софье Давыдовне - сестре отца, мама относилась заметно лучше, чем к ее мужу и дочери.
Элла Рындина: Сразу после этого ареста (имеется в виду арест моего отца в 1938 году - И.Л.) Кора сбежала из Москвы, боясь, чтобы ее не арестовали тоже (часто жен арестовывали вслед за мужьями). Дау и Кора не были тогда официально женаты, но она смертельно испугалась.
И.Л.: В те годы мама жила и работала в Харькове, куда она и вернулась. После ареста отца у мамы не было ни места, где жить, ни материальных средств, чтобы оставаться в Москве.
Элла Рындина: Из вышедшей в 1999 году книги (Кора Ландау-Дробанцева "Академик Ландау. Как мы жили") я узнала, что в то время как Дау сидел в тюрьме, Кора, будучи членом компартии, стала агитатором. "В 1938 году, когда Дау был в тюрьме, я была пропагандистом", - пишет она на странице 83. И настолько хорошо она пропагандировала речь Сталина, что ее "стали хвалить на общегородских партийных активах Харькова и даже советовали всем агитаторам брать с нее пример". Наверное, мало было просто сбежать подальше в трагический момент, боясь за свою шкуру, и совсем не интересоваться положением арестованного (во всяком случае, нам она ни разу не позвонила и тщательно скрывала свое местонахождение), надо было еще и прославлять ту власть, которая измывалась над Дау и миллионами других ни в чем не повинных людей.
И.Л.: А это иначе, чем передергиванием фактов не назовешь. Привожу отрывок из книги моей матери полностью. Мне кажется, он не нуждается в комментариях.
"В 1938 году, когда Дау был в тюрьме, я была пропагандистом. В те годы было принято беспредельно возвеличивать Сталина и его "знаменитую" речь. Это было выше моих сил. Вот и решила купить патефон и набор пластинок с речью Иосифа Виссарионовича. На свой участок я регулярно приносила патефон, заводила его и крутила пластинки. Успех превзошел все ожидания, явка стопроцентная! Никто не мог себе позволить не явиться и не прослушать эту речь до конца. Меня стали хвалить на общегородских партийных активах Харькова и даже советовали всем агитаторам брать с меня пример. Думала: неужели поняли мой замысел? Или им всем действительно нравится речь? В те годы это оставалось тайной. В сталинские времена было много вопросов, но не было на них ответа."
Элла Рындина: Кора была первой женщиной, которая, по выражению моего папы, "изнасиловала" его (ему было 27 лет, и в науке он уже достиг очень многого).
И.Л.: Не знаю, как можно было опуститься до такого выражения. Представьте себе двух, влюбленных молодых людей. Неужели кто-нибудь употребит слово "изнасиловала" в такой ситуации?!!
Элла
И.Л.: Не знаю, правда ли это. Не очень понимаю, что здесь хотела сказать Элла. Самое странное, что эти слова приводятся совершенно всерьез. Отец действительно мог такое сказать, но только в шутку и только хорошо знакомому человеку (или, если хотел категорически отказать). Очень может быть, что это было сказано в разговоре не с самим диссертантом, а с одним из отцовских приятелей, который выступал в качестве посредника, а тот с удовольствием все передал бедолаге диссертанту.
Элла Рындина: Обычно я гостила у них во время зимних каникул. Каждое утро мы с Дау спускались к завтраку со второго этажа (я жила в маленькой комнате возле его кабинета, служившего ему одновременно спальней). Дау садился на свое место, сразу раскрывая газету, начинал есть. "Даунька, будет ли война?" - спрашивала Кора. "Нет, Коруша", - отвечал Дау. Этот вопрос Кора задавала каждое утро, и каждое утро получала тот же самый ответ. Говорить им явно было не о чем, да и ему это не было нужно.
И.Л.: А этот фрагмент совершенно понятен. Очень хотелось написать гадость про мою мать, вот и написала. Кто может доказать, что этого не было?..
Элла Рындина: Как-то мы с мамой сидели в кабинете Дау и живо обсуждали с ним Фиделя Кастро и революцию на Кубе, о чем тогда писали все газеты, и имя Фиделя было у всех на слуху. В этот момент в комнату вошла Кора и спросила, услышав разговор:
"А кто такой Фидель?". "На собрании узнаешь", - сказал Дау не слишком любезно.
После ухода Коры мама спросила у Дау, почему он так её отрезал, ничего не объяснил ей про Фиделя. "Она же партийная", - сказал Дау презрительно.
– "Вот пусть ей там и разъясняют".
И.Л.: Не думаю, чтобы мой отец мог когда-нибудь сказать такое. У него никогда не было ни малейшей неприязни или презрения к членам КПСС, которые тогда составляли чуть ли не большинство населения Советского Союза. Многие из его учеников был членами партии.
О партийности матери и почему она оказалось членом КПСС он прекрасно знал. Мать была членом КПСС с самого начала 30х годов. В те, уже очень далекие времена, Сталин еще только подбирался к власти и никто не знал, во что выродится наш социалистический строй. Хочу подчеркнуть, что взгляды на сталинскую власть у отца и матери были совершенно одинаковы. Оба ненавидели Сталина и то, что происходило в нашей стране. Муж одной из маминых сестер и отец моей двоюродной сестры Майи, Яков Бессараб, был расстрелян в 37ом "за вредительство". Так что мать знала о сталинских репрессиях отнюдь не понаслышке. Но она, разумеется, оставалась членом КПСС. В те времена выход из этой партии "по собственному желанию" был входом в тюрьму.
В марте 1953 г. мне еще не исполнилось 7-и лет, но я хорошо помню, как отец прибежал на кухню и радостно прокричал: "Коруша! Ура! Палач подох!". Да, они оба радовались смерти Сталина и хрущевской оттепели. Для обоих ввод наших войск в Венгрию был трагедией, а до горбачевской перестройки никто из них не дожил...
Элла Рындина: ...Может быть, это ей и не нравилось, но зато обеспеченная жизнь, великолепная двухэтажная пятикомнатная квартира, дача, бриллианты, домработница и, конечно, имя знаменитого человека, академика. Пожалуй, только о любви тут речи не было.