Журнал Виктора Франкенштейна
Шрифт:
— Я?
— Но почему же нет?
— Известно ли вам название этой виллы?
— Диодати, — ответил за нее Биши.
— Диодати? Я хорошо ее знаю. Я залезал в их сад по ночам, отведать плодов.
— Это знак свыше, милый мой Виктор. Вы обязаны отведать плодов снова. Мы поедем в Швейцарию вместе.
Биши находился в чрезвычайно приподнятом настроении, противостоять приливу его воодушевления я не мог и потому согласился. К тому же я полагал, что перерыв в опытах и расчетах может мне поспособствовать — уму, точно
— Мы покатим через низменности Голландии… — сказала Мэри.
— …И увидим рейнские замки — эти гнезда разврата, — добавил Биши.
— А вы, Виктор, — вы увидите знакомые вам издавна места.
— Боюсь, — ответил я ей, — что я буду выглядеть там чужаком.
Биши засмеялся и знаком приказал подать еще бутылку.
— Вы, Виктор, повсюду чужак. В этом ваше очарование.
— Странно, что лорд Байрон пригласил меня.
— Стало быть, общество ваше ему приятно, — отвечал Биши. Не будучи вполне уверен, будет ли его общество приятно мне, я, однако же, промолчал. — Байрон — странное создание. Он одновременно смел и насторожен, очень горд и очень неуверен.
— Полагаю, он испытывает стыд, — сказала Мэри. — Он стыдится своего изъяна.
— Насколько я понимаю, он косолап — так ведь это называется? — спросил я.
— Да, это называется так. Однако боль его глубже. Он стыдится жизни. Он желает побыстрее ее растратить.
— Порой он беспощаден к своему окружению, — заметил Биши.
— Это потому, что он беспощаден к себе самому, — ответила Мэри. — Жалость ему неведома.
Уильям без напоминания принес нам новое блюдо сэндвичей с ветчиной. Биши накинулся на них с еще большим аппетитом.
— Странно, что успех не испортил его окончательно, — сказал он. — Я говорил о том, что он горд. Но тщеславия в нем нет.
— Вы хотите сказать, что он снисходит до разговоров с простыми смертными вроде нас, — парировала Мэри. Биши, казалось, воспринял это с обидою. Заметив его чувства, она тут же прибавила: — Ваш поэтический дар, Биши, он, разумеется, уважает. Он умаляет достоинства собственных стихов.
— Ему все дается легко. В том, что течет само собою, он не видит своей заслуги. Он наслаждается борьбой.
— Тут я с ним заодно, — сказал я. — Триумф произрастает из невзгод. Каждой великой натуре присущи свои стремления.
Биши поднял стакан:
— Честь и хвала вашему духу, Виктор! Победа или смерть!
Заметно было, что Мэри не по нраву оборот, какой принимала беседа.
— Вам легко говорить. Мужчинам свойственна жажда славы.
— А женщинам — нет?
— Мы мечтаем о признании другого рода. Мы не ищем боя. Мы ищем гармонии.
— За это я выпью, — сказал он. — Хоть мир порой и не располагает к гармонии. К слову, Виктор, Байрон писал об ужасных бурях.
— В горах они
— О нет — эти превосходят все пределы разумного. Местные жители пророчат темные времена. Причины неизвестны.
— Буду ожидать этого с нетерпением, — отвечал я. — Мне по душе странности природы.
В конце месяца все мы собрались в Дувре: Биши и Мэри со своей молодой служанкой Лиззи да мы с Фредом. То была первая поездка Фреда за пределы Англии, и он пребывал в состоянии сильного возбуждения. Он никогда прежде не видал открытого моря.
— Мы небось острова увидим и все такое прочее, — говорил он.
— В этой части моря их весьма мало, — отвечал я.
— Так, значит, там одно только море, голое и плоское, что твоя равнина?
— Боюсь, что так.
— А какая там глубина, сэр?
— Представления не имею, Фред. Спроси у капитана, когда окажемся на борту.
— Хватит там глубины для китов?
— Не знаю.
— Вот бы мне посчастливилось выследить такого! Я видал в газете, как один такой целый корабль перевернул. — Он говорил о случае, что произошел одиннадцатью месяцами ранее, когда «Финлэй Каттер» был уничтожен разъяренным китом. — Простите великодушно, мистер Франкенштейн. Я не к тому, что там опасность какая имеется.
Он собрал наш багаж и, свистнув носильщику, побеседовал с ним с глазу на глаз и уговорил его переправить вещи на набережную, где был пришвартован наш корабль. «Лотэр» оказался судном беспалубным. В конце концов, после долгой толкотни, мы разместились в двух маленьких, неудобных каютах.
— Места маловато, — сказал Фред.
— Мы тут ненадолго.
— Меньше этого окошка поди во всем мире нету.
— Мне кажется, по-английски так не говорят. Для него существует особое морское название. Иллюминатор.
— Оно, сэр, из стекла, и в него толком не разглядеть ничего. Окно — оно и есть окно.
Капитан, неприветливый малый по имени Медоуз, едва потрудился остановиться, проходя по коридору между каютами.
— Отплываем, — сказал он. — Без промедления. Ветер свеж.
Не прошло и часу, как мы, пустившись в плавание, оказались в открытом море. Фред едва сдерживал возбуждение.
— Ну и бурное же оно, сэр. У меня нутро так и падает об пол, а после горлом подымается.
— Ты бы сел, Фред. Тебе нехорошо станет.
— Мне, сэр? Нет. Я в отцовой повозке ездил. Лондонские улицы хуже любого моря. Глядите, сэр! Вон там. Это же кит — ну да, он самый.
Взглянувши в иллюминатор, я ничего не разглядел в брызгах.
— Да как же вы не видите — вон оно, существо это, за нами плывет! То высунет голову из воды, то обратно сунет.
Я посмотрел снова и на краткое мгновение решил было, что увидел нечто, но тут оно опять скрылось под волнами.
— Это, Фред, был кусок древесины. Доска.
В каюту к нам вошел Биши.