Журнал «Вокруг Света» №03 за 1981 год
Шрифт:
— По-моему, слишком уж геологично. Мне у Волошина больше нравится другое описание: «Преградой волнам и ветрам стена размытого вулкана, как воздымающийся храм, встает из сизого тумана». И дальше: «И над живыми зеркалами возникнет темная гора, как разметавшееся пламя окаменелого костра».
Вслед за Волошиным последовали отрывки из Вересаева, Ферсмана, Всеволода Иванова, Нагибина. Память этого человека поразила меня. Сам он был явно доволен произведенным впечатлением и, когда мы наконец вышли на улицу Ленина, задумчиво сказал:
— Значит, вас интересует Карадагский заповедник. Тогда дело другое. О нем писать нужно, чтобы помочь ему. А то столько шишек набьет, пока подрастет, что потом жалеть будем, Если найдется время, заходите как-нибудь вечерком, потолкуем,— Рюрик Михайлович назвал свой адрес — по стечению
— Спасибо за совет, Рюрик Михайлович, но с Леонидом Григорьевичем я уже знаком.
У колыбели новорожденного
Застать Коваленко оказалось делом далеко не простым. На биостанции, куда я неоднократно звонил по телефону из Планерского, мне любезно отвечали, что Леонид Григорьевич уехал в Феодосию, Судак, Симферополь, Севастополь... Коктебельская журналистка Наташа Лесина, которой я посетовал на неудачу, подсказала весьма оригинальный выход
— Выберите укромный уголок и пройдите на территорию заповедника. Ручаюсь, что через час, максимум два, попадетесь в руки Коваленко. У него на браконьеров особый нюх, а на своем «газике» он, по-моему, и на Святую гору может забраться.
Однако я предпочел действовать по официальным каналам. Наконец время оговорено, ровно в девять я приехал на биостанцию и... вот уже почти два часа сижу на садовой скамейке в тени старого ясеня. Леонид Григорьевич давно здесь. Его грузнеющая фигура стремительно проносится из административного корпуса в научный, мелькает среди ветвей на дорожке, ведущей к океанариуму, и вдруг возникает внизу на причале. Причем каждый раз, пробегая мимо, он, извиняясь, улыбается и заверяет, что «через минуту освободится». А пока мне остается наслаждаться видом угрюмых серо-черных и охристо-красных скал Карагача, последнего звена Берегового хребта. Ближе всех возвышается массивная Шапка Мономаха. За ней сказочной группой, вытянувшись, как солдаты на параде, застыли Король и Королева со Свитой. Позади виднеются два Трона, свой собственный у каждого из венценосцев. Когда-то все здесь было покрыто зарослями карагача или береста, засухоустойчивого дерева из семейства ильмовых, из которого гнули отличные ободья для тележных колес и мастерили разные поделки. Увы, карагач давно вырублен, и теперь пейзаж западной оконечности Карадага напоминает сцену какого-то фантастического экспериментального театра, где отсутствие декораций заставляет зрителя сосредоточить все внимание на монументальных фигурах артистов, изваянных природой.
— Простите, что заставил ждать, теперь я в вашем распоряжении,— прервал мои размышления Леонид Григорьевич Коваленко, опускаясь рядом на скамейку. — Если не возражаете, поговорим здесь, на свежем воздухе. Вы уже наверное, знаете что горное урочище Карадаг было объявлено государственным заповедником постановлением Совета Министров УССР от 9 августа 1979 года, — начал свой рассказ Коваленко. — Территория самого вулканического массива и прилегающая к нему акватория площадью 1370 гектаров взяты под охрану государства и навечно исключаются из хозяйственного пользования. В 1981 году площадь заповедника увеличится до 3 тысяч гектаров, а его граница будет проходить по асфальтовому шоссе из Планерского в Щебетовку. Как и в любом заповеднике, на Карадаге и в прилегающих к нему бухтах запрещены охота, рыбная ловля, рубка леса, сбор камней, цветов, ягод, плодов и лекарственных растений.
Научной и административной базой нашего заповедника стала биостанция, которая является Карадагским отделением Института биологии южных морей Академии наук УССР в Севастополе. В ее лабораториях физиологии водорослей, биохимии рыб и биоакустики ведутся исследования по проблемам биологической продуктивности морей и океанов, морфологии их обитателей
Коваленко сделал паузу, явно намереваясь перейти к следующему разделу: Положения о Карадагском заповеднике, которое, безусловно, знал назубок. Нужно было срочно спасать положение, и я решился на рискованный шаг попробовать оттеснить на задний план официальное лицо, отвечающее за вверенное ему учреждение,
— Скажите, Леонид Григорьевич, наверное, нелегко делать заповедник?
Мой собеседник глубоко вздохнул, словно собрался нырнуть в сверкающую внизу под нами водную гладь. На лице появилось задумчивое выражение. Когда он заговорил, то изменилась даже его речь из нее исчезли прежние энергично-напористые интонации.
— Нелегко — не то слово. По профессии я военный летчик, служил в Сибири и на Дальнем Востоке. Природу люблю с детства, да там ее просто нельзя не полюбить. Только никогда не думал, что мне придется эту природу еще и защищать. Да, да, именно защищать форменным образом. Вот вы спрашиваете, легко ли делать заповедник. Смотрите сами Природа постаралась на славу, создала прекрасные Карадагские горы Казалось бы, сохранить их проще простого — скалы не цветы, их не сорвешь и в кармане не унесешь. Но ведь тащат! По камешку, по осколку, а то и мешками. По обрывам карабкаются, скалы дробят, чтобы увезти с собой знаменитые коктебельские самоцветы. Только вдумайтесь, до чего дело дошло на всем Карадаге в более или менее доступных местах сейчас не найти ни одной жилки розового агата или зеленого халцедона.
В словах Коваленко звучала не просто горечь оттого, что вот так бездумно, походя, годами растаскивались цветные камешки. Казалось бы, сущие пустяки по сравнению с фантастически огромным вулканическим массивом, а в итоге безвозвратно обезображивалось само это редкое творение природы. В них мне почудилась боль человека, которому нанесли личную обиду Леонид Григорьевич говорил, и я никак не мог отделаться от мысли, что мы, к сожалению, слишком привыкли воспринимать природу как некий бездонный, неиссякающий колодец, откуда знай себе черпай сколько вздумается, на всех хватит. На нужное и не столь уж необходимое, а порой на ошибки и просчеты, ленивое равнодушие и эгоистическую алчность. В двадцатом томе БСЭ, вышедшем в 1953 году в статье о Карадаге сказано, что вершина его покрыта дубовым лесом, а на склонах ведется разработка трасса — вулканического туфа, который используется как гидравлическая добавка к цементу при строительстве морских сооружений. Слов нет, туф — вещь в народном хозяйстве весьма нужная, поскольку, затвердевая под водой, увеличивает прочность таких сооружений. Возить его к Черному морю из Закавказья накладно. Но вот вопрос разве не перевешивала исключительная научная, экологическая, наконец, эстетическая ценность Карадага сиюминутную выгоду добычи там трасса, чреватую разрушительной и, увы, необратимой эрозией для его склонов? Всегда и везде ли мы подходим с такой меркой при оценке последствий воздействия человека на природу?
— Конечно, с объявлением Карадага государственным заповедником угроза для него устранена. Я имею в виду сами горы. Но есть еще флора и фауна, которые пострадали куда сильнее. В старых описаниях этого горного урочища говорится о дубовых лесах, зарослях граба и ясеня, о том, что весной на Карадаге трава по пояс, цветут пионы, тюльпаны, маки, что встречаются косули, гнездятся орлы и соколы-сапсаны. К сожалению, все это пока в прошлом. Не подумайте, что я оговорился именно «пока», а не «уже». Я оптимист, верю будет опять. Конечно, если мы сумеем на деле обеспечить строгое соблюдение заповедного режима. А это сейчас и есть самое трудное, с этого и нужно начинать делать заповедник.
В армии проще. Если отдается приказ, его выполняют. А здесь почти полторы тысячи гектаров, причем не ровной степи, где человека видно за километр, а скал, холмов, зарослей, укромных бухточек. Активных же штыков у меня — четыре егеря и три сторожа пенсионного возраста, чтобы поддерживать порядок на биостанции. Конечно, границу заповедника с государственной сравнивать нельзя. Но и ее от непрошеных гостей нужно охранять. Ведь находятся и такие «любители природы», после которых будто стадо слонов прошло, а бутылок и консервных банок не меньше, чем на настоящей свалке. Между прочим, прошлой осенью и нынешней весной, когда мы приводили заповедник в божеский вид одного мусора три машины вывезли. Вы уж извините, что я все о таких низких материях говорю, но без этого и высоких не будет.