Журнал «Вокруг Света» №05 за 1987 год
Шрифт:
5 мая самолет-разведчик ушел в глубокую разведку. Он достиг 87°, но экипаж не сообщил, что идет дальше, чтобы узнать погоду на самом полюсе. Связь оборвалась. Неожиданно погода испортилась. Что с ними? Мы напряженно ждали. А они уже кружили над нами, низкие тучи закрыли аэродром на куполе. Связавшись, наконец, с экипажем, мы узнали, что горючее у самолета на исходе. Стали готовить полосу внизу у зимовки, где была рабочая видимость. Перед самым островом у них вышел из строя радиокомпас. Мы включили радиомаяк, но, очевидно, вокруг острова образовались ложные равносигнальные зоны, и самолет, находясь в облаках, начал плутать
На следующий день была создана комиссия в составе Спирина, Шевелева, Папанина, Федорова и автора этих строк для разбора этого полета на полюс. Головин доложил, что радиомаяк был хорошо слышен до самого полюса, но магнитные компасы вели себя очень плохо: картушка «гуляла» при курсе на север от 280° до 80° и совершенно отказывала при кренах самолета. В разрывах облаков видели большие ледяные поля, где вполне возможно выбрать место для посадок тяжелых самолетов...
Опыт разведчиков погоды был нами учтен, но для проверки зон радиомаяка был послан самолет с летчиком Леонардом Крузе. На борт был взят и синоптик Дзердзиевский. Но и на этот раз Арктика показала свои зубы. Самолет попал в пургу и, потеряв ориентировку, сделал вынужденную посадку на льдах океана, примерно на широте 82°33" и долготе 54°41". Связавшись с нами по радио, они сообщили, что все в порядке, и запросили сбросить на парашюте горючее.
Как только затихла у нас шквальная пурга, был послан самолет. Только через три дня они смогли вернуться на остров Рудольфа.
В ожидании лётной погоды, между пургами и туманами, мы шли на аэродром и снова, в который раз, откапывали занесенные сугробами самолеты, восстанавливали антенны.
Так мы ждали погоду в течение месяца. Помню, пока мы добирались до Рудольфа, Спирин, посмеиваясь над «стариками», спрашивал:
— Где же знаменитая Арктика? Солнце, голубая лазурь, легкая дымка. Это же Гагры.
Случилось, что в первые дни пребывания на Рудольфе надо было проверить точность направления зон радиомаяка. Для этого решили на легком самолете Н-36 слетать с радиоприемником на юг, сесть на лед и прослушать с земли работу маяка. Выполнить эту операцию взялись Спирин, Федоров и бортрадист Иванов.
Вылетев утром, они должны были вернуться через два-три часа. Но прошло двенадцать часов, а их все нет. Стали снаряжать на поиски самолет. На Н-36 рации не положено, и экипаж не мог сообщить, что случилось. К концу вторых суток мы вдруг услышали характерное потрескивание мотора, и самолет сел прямо у зимовки.
По дороге в кают-компанию Спирин, обросший, с обмороженными
— Нашел, нашел-таки Арктику! Есть, оказывается, Арктика!
Оказалось, что в пятидесяти километрах на юг от Рудольфа они выбрали льдину и сели.
Федоров быстро определил координаты секстантом, а Спирин с Ивановым стали прослушивать сигналы радиомаяка. Но когда работа была закончена и люди уселись в самолет, мотор не завелся. Целые сутки, падая от усталости, они крутили винт, но мотор был мертв. Мороз усиливался, начало пуржить. Ни спальных мешков, ни продуктов с собой не было. Обнявшись, в тесной открытой кабине они отогревали друг друга.
Только на вторые сутки потеплело, и мотор, подогретый пропитанной бензином паклей, удалось запустить.
Были и другие происшествия, но, к счастью, все они кончились благополучно.
После полета «разведчика» на полюс план высадки экспедиции был пересмотрен. Командование отрядом решило, что на полюс сначала пойдет один флагманский корабль. Это вызвало большие споры: остальным участникам экспедиции казалось, что такой план слишком рискован и что если посылать одиночный самолет для поисков и подготовки льдины для всех остальных, то надо посылать не флагманский корабль со всем командованием и папанинской четверкой, а какой-либо другой. Но решение командования было непреклонным.
20 мая ночью Дзердзиевский наконец уверенно сообщил, что погода в районе полюса хорошая и надо вылетать. В 04 часа 50 минут флагман под командованием Водопьянова, имея на борту 13 человек, в том числе папанинцев во главе со Шмидтом, стартовал на полюс...
Наступили тревожные часы. Что с самолетом? Не случилось ли чего при посадке? Ежечасно Москва запрашивала нас, но мы ничего не могли ответить, так как не знали, что они сели благополучно, но не могут сообщить об этом: самолетная рация у них вышла из строя. И только через сутки, когда Кренкель смог собрать свою рацию, Водопьянов сообщил: «Сели благополучно, льдина отличная. Широта 89°25", долгота 68°40", западная. 21 мая 1937 года».
Теперь мы имели свой аэродром на полюсе, свою метеостанцию, и выбрать погоду для старта остальных трех машин было нетрудно. В ночь на 25 мая Кренкель сообщил, что погода в районе полюса ясная, тихая и они готовы нас принять. Мы получили от Папанина наказ захватить с собой его собаку.
25 мая на Рудольфе стояла облачная погода с температурой минус 19 градусов.
Стали собираться, и вдруг с радиостанции острова по телефону сообщают, что погода на куполе, на аэродроме будет быстро портиться, необходимо торопиться, иначе взлетную полосу затянет туманом.
Когда молоковский самолет — теперь он стал нашим флагманом — пошел на взлет, а тракторы подтягивали на полосу алексеевскую машину, с юга уже наступал туман. Но через 12 минут и второй самолет был в воздухе. Настала наша очередь. Но когда вытаскивали со стоянки из глубокой снежной траншеи наш самолет, лопнул стальной трос. Только спустя сорок минут нам удалось выбраться на старт. Туман уже затянул южную часть острова. Взлетали прямо в океан, над стометровым обрывом ледника.
Согласно плану экспедиции после взлета самолеты должны были идти на север в зоне радиомаяка и на широте 83°, где, по сообщению Крузе, облачность кончалась, собраться вместе, чтобы следовать в лагерь Папанина строем.