Журнал «Вокруг Света» №09 за 1991 год
Шрифт:
Наутро тело оказалось одеревеневшим, хотелось пить и есть, и Валери подумала, что ей уже не выжить.
Однако древние майя выжили здесь. Выживет и она.
Следующие трое суток были и вовсе кошмарными. В полдень Валери отдыхала в тени, если находила ее, а утром и вечером шла на север, ночуя на деревьях. Есть было нечего . Ягод она не нашла, а в кореньях ничего не смыслила и не знала, где их выкопать. И чем копать.
Однако Валери героически шла вперед.
И вечером третьего дня, когда она брела вдоль ручья, отыскивая подходящее дерево для ночлега, ей вдруг попалась на пути эта деревушка. Поднялся страшный переполох. И староста деревни, Томми Уотсон, объявил:
— Это — Шина, Царица джунглей!
Продолжение следует
Перевел с английского Андрей Шаров
Здесь теряется чувство пространства
Это край горных хребтов и каньонов, бесчисленных озер, рек и водопадов. Под тонким плодородным слоем земли — вечная мерзлота, из-за чего леса в основном низкорослы, а прикрытые мхом лавы не высыхают даже на вершинах сопок. От стерильности воздуха здесь кружится голова, а непривычная тишина отдается звоном в голове...
Эта древняя земля так велика, что, вылетев однажды вместе с охотоведческой экспедицией из Туры, окружного центра Эвенкии, на север, мы за несколько часов переместились из одного времени года в другое: в конце мая в Эвенкии уже весна, а на севере еще холод и туман. Вместе с нами преодолевали этот дальний путь, возвращаясь к родным гнездовьям, стаи гусей и уток. Они наполняли воздух радостными криками, словно сообщая, что время зимней спячки кончилось. От этого полета в памяти остались оленьи тропы, тянущиеся к Таймыру, величественная Нижняя Тунгуска, она же Угрюм-река, закованная в скалы река Тукалан, огромное озеро Ессей со стремительно бегущей по его ледяной поверхности росомахой. А вот в мелколесье замелькали силуэты оленей — нервничают, потряхивают ветвистыми рогами, прячутся в тень вертолета...
Приземлились на каменной отмели живописной речушки, где-то в районе поселка Кислокан. Убедившись в прочности грунта, заглушили двигатели. Большая тихая заводь, поваленные водой и ветром стволы и голубое небо с белоснежными кучевыми облаками. На шум вертолета из кустарника выскочили две крупные лайки, метнулись назад и тут же вернулись в сопровождении подростка.
В стойбище обустраивались две семьи эвенков-оленеводов, совсем недавно перекочевавших сюда. Уже стояли три чума, меж деревьев были закреплены жерди, на которые наспех набросаны мешки и коробки с продуктами. На земле и кольях — предметы домашней утвари, оленьи шкуры, оружие. В летнем чуме — небольшая печурка на ножках с короткой не выходящей наружу трубой, радиоприемник ВЭФ. Чуть в стороне на привязи несколько ездовых оленей. Оленье стадо паслось в мелколесье.
На жердях уже вялилась недавно отловленная рыба. Молодая хозяйка в глубокой чугунной сковородке пекла на углях хлеб. Закипал таежный чай. Свой маленький мир, так похожий на мир других стойбищ, начинал жизнь на новом месте...
Я знаю, что жизнь кочевников-оленеводов сурова, но есть в ней и гармония, есть выверенные веками отношения с природой. И главное для нас, приезжих, не навредить этой жизни и этой земле, где еще сохранилась природа.
Эвенкия Юрий Южков / Фото автора
Казаки в Абиссинии
Под широким и звездным африканским небом
Кого только не забрасывала судьба на необозримые просторы Африканского континента... Немало побывало здесь и наших соотечественников. Одни из них широко известны, их записки и дневники печатались в нашей стране. Другие до сих пор преданы забвению. Петр Николаевич Краснов относится к их числу. Хотя нет — белогвардейского атамана Краснова знают все. «Упрямый и решительный монархист, писатель и публицист» (так характеризует его американский справочник «Белые генералы»), он заявил о себе как командир третьего кавалерийского корпуса белой армии во время корниловского наступления в августе 17-го, а в октябре участвовал в походе на Петроград. В мае 18-го избран донским казачьим атаманом, боролся против большевиков под Царицыном. После гражданской войны поселился в Германии, где занялся политической деятельностью, примкнув к правым силам, начал активно писать мемуары и эссе. Во время второй мировой войны работал на фашистов, организовывал казачьи сотни в Италии («удивительное сочетание проницательности и беспринципности» — так сказал о нем Деникин). Захвачен в плен англичанами, передан советским властям и казнен 17 января 1947 года в Лефортовской тюрьме. Эта линия жизни Краснова сравнительно хорошо известна. Как, впрочем, и то, что он автор многих романов и повестей. Нам же интереснее другое: он был энтузиастом-путешественником и талантливо описывал свои странствия. Писал о Сибири, Маньчжурии, Китае, Японии, Индокитае, странах Ближнего Востока, Европы, Африки... Африканские сафари атамана Краснова. А вернее, тогда еще — начальника казачьего конвоя при царской дипломатической миссии, направленной к абиссинскому
Дневник Начальника Конвоя Российской Императорской Миссии в Абиссинии в 1897—98 году.
Русь далека. Кругом незнакомый пейзаж. Верблюд бежит под почтарем, бредут ослы, сопровождаемые черными женщинами, сзади мчатся с криком мальчишки. Краски резки, контрасты тяжелы. Черное тело сомаля на желтом верблюде, серовато-зеленый пейзаж пустыни, красный плащ женщины и зелень дерева посреди желтого песка...
В 9 часов вечера перекличка. Трубач играет зарю, поют молитвы, читают приказ. «Послезавтра, от 7 до 8 часов утра, манежная езда на новых мулах»... Военная жизнь входит в свои права. Часовые под темно-синим пологом африканского неба сменяются так же, как и под холодным небом далекого Петербурга. «Пост у денежного ящика и царских подарков охранять обязан, под сдачей...», бормочет часовой. Смена кончена. Люди угомонились в своей палатке, бледный серп луны скрылся за далекими горами, стало темнее, в соседней сомалийской деревне умолк шум и крики. Над коновязью раздается уханье гиены и визгливый лай шакала.
Прибытие каравана
29-го ноября (11-го декабря), суббота. Верблюдов!.. Верблюдов!.. Я думаю, никто так жадно не желал, не ожидал так страстно верблюдов, как мы эти дни. Ведь было сказано, что они придут в субботу, то есть сегодня, что условие заключено..., но верблюдов не было. Напрасно смотрели вдаль, принимая поднятую ветром пыль за пыль от стада, напрасно люди конвоя торопливо раскладывали багаж по вьюкам, снося их в чистую площадку бивака,— верблюдов не было.
Только тот поймет это страстное ожидание каравана, это стремление выбраться как можно скорее, кто просидел в бездействии целых три недели на биваке, среди песков пустыни, кто пил плохую воду, погрязал по щиколотку в песке, спал на походной кровати, накрывшись простынею, а днем изнемогал от жары, с трудом передвигаясь и увязая каждый раз в раскаленной почве,— кто делал все это, сознавая, что это даром потерянное время.
Наконец, около 9-ти утра понедельника они явились.
Я стоял в это время с начальником миссии у его палатки. Внимание наше было привлечено группой чернокожих, которые важно приближались к лагерю со стороны Джибути. Впереди всех шел высокий худощавый старик с гладко выбритым черепом, с клочком седых волос на бороде, в белой рубахе с плащом, перекинутым через плечо, и какими-то грязными тряпками возле ног. В левой руке у него был большой белый зонтик, в правой длинное копье, за поясом у него была заткнута кривая сабля в кожаных ножнах, обернутых тряпочкой, с серебряным эфесом без дужки. Сзади него шло человек шесть сомалийцев с копьями и круглыми щитами в руках.
Это был начальник верблюдовожатых, абан, и его помощники. Они привели с собою 104 верблюда, которые придут к вечеру, остальные верблюды прибудут во вторник или среду.
Абана и его помощника повели в столовую и предложили им по чашке кофе и леденцов. Кофе они выпили, а от леденцов отказались, подозревая отраву.
Прихожу я через несколько минут в палатку и застаю следующее. Абан в самой бесцеремонной позе развалился на покой на моей койке, на моих простынях, положил свою лысую голову на мое полотенце, а грязные вонючие ноги на сафьяновую мою подушку. Приближенные его сидели на койке Ч-кова, на моих чемоданах, осматривали мое оружие. Согнать их нельзя: обидятся и не возьмут караван. Пришлось звать переводчика и просить их перейти в другую палатку. Неохотно поднялся абан и, разминаясь и почесываясь, пошел в палатку переводчика и к-цова. Через несколько минут их пришлось просить об выходе и оттуда. Абан занял постель К-цова, а его провожатые, сидя кругом, сплевывали не глядя, куда попадает, на подушку, на седло, одеяло — все равно... Разбили им особую палатку и тогда успокоились.