Журнал «Юность» №02/2023
Шрифт:
Узкое морщинистое лицо Веры Павловны потемнело от гнева. Сдержавшись, она подхватила ведро со шваброй и молча направилась к лестнице, ведущей на нижний этаж.
Вахтер равнодушно посмотрел ей вслед, почесал лысеющий затылок.
Затем развернулся на стуле и принялся смотреть в окно.
«К матери бы надо съездить, – думал Владимир Петрович, глядя на безлюдную улицу, залитую полуденным августовским солнцем. – Ира сказала достать… как его… совсем память ни к черту… пирамидон, вот. Надо Боре позвонить, у него дочь вроде фармацевтом работает. Авось поможет, по старой памяти.
Его размышления прервал истошный крик уборщицы:
– Вова-а-а-а!
Вздрогнув, Владимир Петрович поднялся из-за стола и быстро зашагал к лестнице.
Спустившись на нижний этаж, он прошел по коридору и увидел Веру Павловну, замершую возле открытой двери одной из комнат. Комната была проходная и вела в то самое помещение, о котором они говорили несколько минут назад.
– Вера, что случилось? – встревоженно спросил Владимир Петрович.
Уборщица медленно повернулась к нему.
– Там, – тихо сказала она, глядя на вахтера расширившимися от ужаса глазами. – Там…
– Да что там такое, – удивился Владимир Петрович и заглянул в проходную комнату.
И обомлел.
Вторая дверь, ведущая в соседнюю комнату, исчезла. Вместо нее пространство от пола до потолка заполняло мерцающее голубоватое свечение. Полностью скрывая происходящее в комнате, оно струилось плотным кольцеобразным потоком, наполняя затхлый воздух нижнего этажа освежающим послегрозовым запахом озона. Одиночные сгустки света с едва слышным треском падали на пол, сразу же растворяясь на облупившихся половицах.
– Что за… – пробормотал Владимир Петрович, пораженный необычным зрелищем.
– Господи, спаси и сохрани, – закрестилась Вера Павловна. – Пощади рабу твою, Веру, во имя…
Ее тихий, монотонный голос вывел вахтера из оцепенения.
– Молчи, дура, – шикнул он, и уборщица растерянно замолчала.
С полминуты Владимир Петрович молча наблюдал за светящимся потоком. Затем, решившись, осторожно зашел в комнату и замер на месте.
– Вова, зачем? – услышал он за своей спиной испуганный голос Веры Павловны.
– Не бойся, я осторожно, – успокоил ее Владимир Петрович и вдруг сделал еще несколько шагов.
Вера Павловна всплеснула руками.
– Вова?
Владимир Петрович и сам не понимал, что он делает. То, что вначале воспринималось им как простое любопытство, превратилось в какую-то необъяснимую силу, заставляющую идти в сторону свечения, словно оно было мощным магнитом, а сам Владимир Петрович – маленьким бруском железа. С каждым новым шагом вахтер с ужасом осознавал, что ноги перестают его слушаться и двигаются сами, подчиненные чьей-то непостижимой воле.
– Вера… оно тянет меня, – прохрипел Владимир Петрович, тщетно пытаясь остановиться. – Помоги.
Но было поздно. Когда до мерцающего потока оставалось несколько метров, ноги Владимира Петровича перешли на бег. Последнее, что он успел увидеть, с трудом повернув голову, – была Вера Павловна, без сознания лежащая на полу.
Затем его окружил свет.
– …И все-таки, Ваше Величество, считаю своим долгом заметить,
1
Удача благоволит храбрым (лат.).
– Благодарю вас, дорогой Евгений Сергеевич, но знали бы вы, какие черные мысли меня посещают! Явственно ощущая все то, что происходит с несчастной Россией, я порой малодушно думаю: а может, лучше бы я погиб тогда, в Оцу. На престол бы взошел Георгий, и кто знает, может…
– Боже мой, Ники, что ты такое говоришь? Неужели ты забыл, что несчастный Джорджи умер всего через три года после твоей коронации? Не будь тебя, эта ужасная смута началась бы гораздо, гораздо раньше.
– Дорогая Аликс, ты, как всегда, права. Но я лишь хотел сказать, какую роковую роль может сыграть одно-единственное мгновение. Как бы сложилась наша жизнь, если бы папа приказал казнить не одного Ульянова, а всю…
– Тогда Его Величество уподобилось бы этим чудовищам, которые разрушили все, что строилось веками. Ты же знаешь, Ники, что Александр Александрович был добр и милостив, и он бы никогда так не поступил. Доброта и великодушие – эти добродетели были издавна присущи нашим самодержцам, и именно они в конце концов привели нас к гибели.
– Papa! Maman! Умоляю вас, прекратите этот бессмысленный спор. Лучше вспомните хорошее. Ах, какой прелестный бал был устроен в честь моего совершеннолетия. Мой первый выход в свет! И я впервые встретилась с офицерами моего полка, papa, вы помните?
– Моя милая Оленька, я бы отдал все на свете, чтобы еще один раз увидеть тебя, кружащуюся в вальсе посреди дворца. Восторженный полет юности, Аликс, что может быть прекрасней этого?
– Papa, прошу прощения, но мне кажется, что там кто-то есть.
– Ты прав, Алексей. Пустившись в эти теплые, но все же отчасти горькие воспоминания, мы совсем забыли о главном. Да, наконец это человек. Подождем еще несколько мгновений, и тогда мы сможем оценить его по достоинству.
– Oh, mon dieu, papa, это мужик.
– И правда, Ники, я вижу, что он из крестьян. Разве человек такого происхождения сможет сделать то, что необходимо?
– Дорогая Аликс, я сомневаюсь, что мы дождемся персону благородных кровей. К моему глубочайшему сожалению, за эти шестьдесят лет число таких людей в России значительно сократилось. И потом, разве происхождение определяет человека? Вспомни Ломоносова, Кипренского. Елисеевых, наконец. Но боюсь, проблема в другом.