Жутко романтичные истории
Шрифт:
Майлз пересек широкий, покрытый лужами двор, миновал снисходительно улыбающихся мраморных львов, окропленных недавним дождем, а затем — щемяще одинокий, словно забытая связка воздушных шаров, бронзовый фонарный столб с пятью круглыми белыми плафонами, покрытыми изморосью. Брусчатка уступила место черной сланцевой плитке. Майлз продрался сквозь мокрые, по-осеннему расцвеченные заросли, поднялся по узким изогнутым ступеням, миновал каменные урны, увитые влажными стеблями плюща, и вошел под резную каменную арку. В бездонной и настороженной тишине шуршание резиновых подошв его «конверсов» звучало
Он остановился перед массивными двустворчатыми дверями из резного дерева со вставками из дымчатого стекла. Майлз глубоко вдохнул, медленно выдохнул и нажал на кнопку звонка.
По дому прокатился глубокая, звучная трель, которая через несколько мгновений растворилась в тишине.
Никто не отозвался.
Конечно, нет. Потому что никого нет дома.
Маргаритка умерла, ее сыновья разъехались много лет назад.
Майлз подождал и нерешительно нажал на звонок еще раз, кляня себя за малодушие. Кого он мог побеспокоить? Насколько он помнил, в доме всегда были слуги. Со своего места Майлз не мог увидеть, есть ли свет в задней части особняка. Он предположил, что люди здесь все-таки должны быть…
Но нет.
Мелодичный перезвон снова прокатился нарастающей волной и затих где-то в недрах дома.
Никто не подошел к двери.
Майлз вздохнул.
Что ж, придется подождать до понедельника. В конце концов дом никуда не денется. Открыт он для него или заперт, особняк все равно принадлежит ему. И каждый клочок четырех гектаров земли, на которых он стоит. Каждый след от сучка на полированном резном дереве, каждое стеклышко в витражах, малейший скол на кирпичной кладке, брусчатке и мраморе. Это все его. Безоговорочно.
Прошло пять дней, как он узнал об этом, но все еще не мог поверить.
Один лишь дом стоил больше девяти миллионов долларов. Девять. Миллионов. Когда Майлз получил письмо от месье Тибо, он сначала неправильно посчитал нули и решил, что речь идет о сумме в девятьсот тысяч, и эта цифра потрясла его до глубины души. Миллионное наследство — предел мечтаний для учителя рисования в средней школе, который зарабатывает чуть больше шестидесяти тысяч в год.
На математическую ошибку указала его подруга Робин. Одурманенный финансовыми перспективами, Майлз перешел от фантазий о домашней студии и инвестировании собственных пенсионных накоплений к планированию безбедного существования до конца жизни.
Откровенно говоря, такие цифры немного пугали. Миллион долларов не представлялся таким уж недосягаемым при правильных инвестициях и удаче на экономическом поприще, которая направит его финансовый корабль в нужном направлении. По расчетам Майлза, когда он выйдет на пенсию, на его счету уже будет миллион. А вот число в девять миллионов выходило за пределы его воображения. Люди убивают за меньшее.
Но когда он немного оправился от шока, Майлз осознал, что значит для него это наследство. Для него миллионы — не просто стабильность и перспектива безбедного существования до самой смерти, но и возможность осуществить свою заветную, но задвинутую в пыльный угол мечту стать художником. Настоящим художником.
Будем
И кстати говоря, девять миллионов — лишь за дом. По словам месье Тибо, все, что находилось внутри, до сих пор не оценено. Если в доме на Брэйсайд, 13 ничего не изменилось с тех времен, когда Майлз приезжал сюда с мамой, то эти каменные стены под завязку набиты антиквариатом и предметами искусства.
Правда, тут Майлз сталкивался с моральной дилеммой. Ему было не по себе от мысли, что он владеет личными вещами Маргаритки. Он должен принимать во внимание и чувства ее сыновей, Оливера и Линли. Потеря дома и так, несомненно, обернулась для них серьезным потрясением, поэтому Майлз не собирался отказывать им ни в чем, что касалось содержимого особняка. И как только Маргаритка могла подписать такое завещание? Она обожала своих мальчиков. Особенно Лина.
Майлз нахмурился. Он не хотел вспоминать Линли. Можно представить, что тот подумал бы о его планах.
Тем не менее, Майлзу придется разбираться и с ним. Во многом это и подтолкнуло его бросить все и сломя голову помчаться в Канаду. В Квебек, Монреаль… и наконец сюда, в этот приют роскошной респектабельной старины — Уэстмаунт.
Майлз задрал голову и принялся изучать резной каменный фриз над массивными парадными дверями. Триглифы, похожие на окаменевшие рейки, чередовались с гладкими метопами, на которых были вырезаны ворон, роза и меч. Ребенком Майлз пытался разгадать значение этих эмблем.
— Это всего лишь декор, дорогуша, — утверждала Маргаритка.
В некоторых вещах она была довольно прагматична.
Или нет. Семь спален. Пять с половиной ванных комнат. Полноценный гараж на четыре автомобиля. Бассейн. Винный погреб, который был настоящим погребом с вином, а не переделанным шкафчиком в кухне. Безумие, конечно, что все это теперь принадлежит Майлзу.
— Разумеется, я принимаю в расчет, что вы захотите выставить дом на продажу как можно скорее, — сказал месье Тибо во время их единственной беседы по телефону. Адвокат Маргаритки был терпелив, но его быстро утомил лепет Майлза, который был потрясен и полон беспокойства, не кроется ли в документе ошибка.
— Уверяю вас, мистер Тьюздей, в нем нет ошибок. В завещании мадам Мартель недвусмысленно указано, что дом и все его содержимое переходит по наследству к вам, ее крестнику.
И кто такой Майлз Тьюздей, чтобы противиться последней воле умершей?
— Отложите, пожалуйста, опись дома, — сказал тогда Майлз. — Не спешите с оценкой. Я еще ничего не решил. Возможно, я не буду его продавать.
Эти слова повергли в шок самого Майлза и, конечно, удивили месье Тибо. Но в конце концов адвокат заверил, что не предпримет никаких действий, пока Майлз не осмотрится.