Жвачка и спагетти
Шрифт:
– Я еще не могу точно сказать, почему, но уверен, что нужно!
Они уговорились встретиться на другой день в это же время на этой же скамье. Пока они прощались, над ними с рокотом пронесся самолет. Это был тот самый рейс, которым Сайрус А. Вильям должен был вернуться в Бостон к Валерии.
Хотя не было еще трех часов, парикмахерская Винченцо Маттеини была полна народу. Сайрус А. Вильям уселся среди клиентов, ждущих своей очереди.
Среди хлопочущих парикмахеров один, самый старший и являвшийся, по-видимому, непререкаемым авторитетом для остальных, как раз
Все болтали, и каждый повышал голос, чтобы перекричать шум. Лекок под испытующими взглядами соседей распечатал плитку жевательной резинки и принялся мирно жевать, убаюкиваемый гулом голосов. Вдруг чья-то реплика вывела его из оцепенения:
– Ну, Маттеини, ты мастер!
Лекок угадал: волосатый парикмахер и был хозяин. Он ловко сдернул салфетку с шеи клиента, глядящегося в зеркало, и сказал, склонившись в шутовском поклоне:
– Вот и все, синьор Эдуардо делли Инносенти. Свеж и румян, как мальчик!
– Ага, Винченцо... по крайней мере, с фасада!
Сопровождаемые смехом, оба направились к кассе, и Маттеини сказал:
– Триста пятьдесят лир с тебя, Эдуардо.
Сайрус А. Вильям подошел, когда делли Инносенти говорил:
– Вот, держи пятьсот.
Американец спросил:
– Вы синьор Маттеини?
Винченцо, шаривший в ящичке, обернулся.
– Да. А что такое? Вы от какой-то фирмы?
– Не могу этого отрицать, синьор.
– В таком случае мне ничего не нужно.
– Хотел бы я сказать то же самое о себе!
Винченцо пожал плечами в знак того, что сейчас не расположен к шуткам.
– Значит, триста пятьдесят да пятьдесят – четыреста, да сто – пятьсот...
Пока Эдуардо пересчитывал сдачу, Сайрус А. Вильям выложил на кассу перед Маттеини фотографию Росси:
– Видели когда-нибудь этого человека?
Парикмахер подозрительно взглянул на Лекока:
– А кто вы такой, синьор?
– Полиция... – шепнул американец. И добавил вслух: – Так он вам знаком или нет?
– Нет. Ну, до свиданья, Эдуардо... Амедео, твоя очередь: иди, наведу тебе красоту, ты в этом нуждаешься!
Сайрусу А. Вильяму веселость Маттеини показалась принужденной. Он задумчиво взял фотографию и вышел, убежденный, что надо будет еще наведаться сюда.
По дороге в комиссариат американец гадал, что думает о нем Тарчинини, считающий, что он уехал в Америку, даже не зайдя проститься. Вот он удивится!
– Синьор!.. Эй, синьор!
Лекок машинально обернулся и увидел трусившего за ним клиента Маттеини, который находился у кассы одновременно с ним. Тот, запыхавшись, выдохнул:
– Из... извините, синьор, ноги... ноги у меня уж... не те...
– Передохните, прошу вас.
– Не останавливайтесь, хорошо? Не надо, чтобы на нас обращали внимание.
Заинтригованный Лекок повиновался, и они пошли рядом.
– Так вот, синьор, может быть, я вмешиваюсь не в свое дело, но это насчет карточки, которую вы показывали Маттеини...
Сердце американца усиленно забилось.
– Ну?
– Не понимаю, почему Маттеини сказал, что не знает его.
– А
– Конечно! Это клиент Маттеини – чудной, правда, но клиент, завсегдатай, ей-богу! Хотя я его с понедельника не видел...
– Действительно, странно, что Маттеини не вспомнил его.
– Правда ведь? Я, надо вам сказать, каждый вечер захожу к Винченцо посидеть, поболтать, и этот тип давно уже меня интригует... Он являлся за час до закрытия и всем уступал очередь, как будто хотел остаться последним.
– Может быть, ему нравилось в парикмахерской? Поболтать...
– То-то и оно, что он никогда ни с кем не говорил!
Если Тарчинини удивился, увидев входящего Лекока, то виду не подал и только заметил:
– А я думал, что вы улетели в Бостон.
– Не простившись?
– Ну да... Вы что же, опоздали на самолет?
– Нет, просто мне расхотелось уезжать.
– А!
Сайрус А. Вильям облокотился на стол комиссара.
– Тарчинини, я воображал, что только в Америке умеют жить, что счастье, цель существования состоит в том, чтоб быть первым, чтоб побеждать, побеждать всех, и что человек стоит столько, сколько его счет в банке. Я считал, что великий народ тот, который имеет больше долларов, заводов, пшеницы, сырья...
Тарчинини, улыбаясь, заметил:
– Вы спутали величие с силой!
– Я много еще чего путал! Но сегодня ночью, только сегодня ночью мне открылось, что есть иное счастье, кроме American way of life [24] , очень древнее счастье, которому нас не учили и которое вы знаете от века...
– А именно?
– А именно, что надо не хвататься за время, а пренебрегать им... плыть по течению дней, радоваться солнцу и молодости. В Бостоне, если я прогуливаюсь ночью, все фараоны моего квартала отдают мне честь, потому что боятся моего влияния на их карьеру, потому что уважают, ни разу не видев пьяным, ибо они знают о моей помолвке с дочерью М.Д.О. Пирсона, который стоит чертову пропасть миллионов долларов! А сегодня ночью я чуть не подрался с фараоном, я, Сайрус А. Вильям Лекок, с бутылкой граппы в руке против его револьвера, в кабаке, где я напился с хозяином, которого видел впервые в жизни!
24
Американский образ жизни (англ.).
– Потрясающе!
– Погодите! Еще сегодня ночью я познакомился с девушкой, которую, естественно, зовут Джульеттой, у которой глаза, каких я никогда не видал в Америке, и походка богини, восходящей на Олимп! И еще сегодня ночью я видел босого старикана в ночной рубашке, который кричал: "Viva il Duce!"
– Ну, это он, пожалуй, несколько отстал от времени, а?
– Нет, Тарчинини, просто он отрицал время! Он любил Дуче и, наплевав на историю, остался с ним! И вы думаете, я такой идиот, чтобы уехать из города, где привратница, к которой обращаешься за справкой, отвечает, что ты красавец! Город, где отчаявшаяся влюбленная уходит топиться и приходит домой, думая о глупостях! Тарчинини, я скажу вам кое-что очень важное: у вас даже смерть походит на шутку! Я был прав, Христофор Колумб – злодей!