Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси
Шрифт:
— Я поеду с тобой, — сказала она. — Теперь моя родина — Тижу, ты это знаешь, но если я не буду отсюда выезжать, родители подумают, что ты держишь меня взаперти. Когда планируешь отправиться в путь?
— Через две недели.
В августе они сели на корабль. Г-жа Зарагир плохо переносила качку, и к тому же с самого начала путешествия она заскучала по дому, по своим животным, по огороду и по всему, что у нее там осталось. Муж попытался заинтересовать ее разнообразием стран, которые им предстояло посетить.
— Мне хотелось бы тебе показать
— Ах, — отвечала она, — Лондон, Гамбург, Марсель меня не привлекают. Мне как-то не очень хочется мотаться по большим городам. Признаться, я бы предпочла поехать прямо к родителям. Ты будешь вечно занят, я тебя почти не буду видеть, а вокруг тебя постоянно будут люди, говорящие на языках, которые я не понимаю.
— Ну что ты! Я, конечно же, найду время, чтобы выходить с тобой, чтобы водить тебя в театры, в музеи…
— Ах, музеи — это такая смертная тоска, меня туда совсем не тянет. Да к тому же наших картин в Тижу мне вполне хватает для счастья. Нет, я лучше поеду сразу на восток, я имею в виду к родителям, в провинцию, а потом ты за мной приедешь. Родители мои, я уверена, будут счастливы тебя видеть.
— Нет, на востоке мне делать нечего. Там я никого не знаю и буду скучать. Лучше будет, если я подожду тебя в Мантоне. Там мы проведем какое-то время, а оттуда прямо поедем домой.
— В Мантоне! Отлично. Эта идея мне нравится. Ты помнишь Мантон?
— Помню, — отвечал он.
По прибытии в Англию г-н Зарагир отвез жену на борт другого корабля, направляющегося в Остенде, где находились в тот момент ее родители.
Они приняли дочь самым наилучшим образом, осыпали ее ласками, не преминув еще раз порадоваться тому, что она вышла замуж за такого человека, несомненно более богатого и любезного, чем Луи Дювиль. Она поехала с ними и дома открыла им сердце:
— Да, я счастлива, даже, может быть, слишком счастлива, трудно было бы быть более счастливой, и тем не менее в моей радости есть одно темное пятно.
— Темное пятно? Что еще за пятно? — спросила мать. — Ты, наверное, жалеешь, что у вас нет детей?
— Дети? Нет, не в этом дело.
— Тогда о каком пятне ты говоришь?
— Мужчины — странные существа, они видишь ли по-настоящему любят друг друга! И у любви не хватает сил, чтобы победить дружбу. Мой муж остается верен своим воспоминаниям и сожалеет, что наша женитьба произошла в тех обстоятельствах, в каких она произошла. «Любовь в состоянии затмить только любовь», — говорит он, и это нелегко слышать, правда ведь?
Ее жалели и ею восхищались. Количество ее чемоданов произвело сенсацию. Родители оценили по достоинству и ее щедрые подарки и ее явно престижный образ жизни. Она повидала свою комнатку, поцеловала свою куклу, вспомнила годы своего вдовства. Она ничего не делала, чтобы кому-нибудь понравиться, чтобы произвести на кого-либо впечатление, настолько любовь к г-ну Зарагиру делала в ее глазах смешными даже мысли о подобных играх. Через полтора месяца,
На них обращали внимание. Г-жа Зарагир и в тридцать лет сохраняла привлекательность ранней молодости, а муж ее, приближаясь к шестидесяти, выглядел намного моложе. К тому же здесь его тоже хорошо знали, и имя его было окружено своеобразным ореолом известности. При их появлении в ресторане на мгновение все замирали, и пока они шли от двери до своего столика, десятки глаз были прикованы к ним, а вилки застывали между тарелкой и ртом. Там не было никого, кому не хотелось бы подойти к ним, дабы покупаться в лучах их славы, и погреться в том благодатном климате, который всегда возникал вокруг них, благодаря внушительному и в то же время романтическому их богатству.
В Мантоне чета Зарагиров повстречала г-жу Даже, отдыхавшую там по предписанию врача. Не будучи парижанкой, она тем не менее была душой парижского общества, определенного общества крупных промышленников, и отлично понимала ценность некоторых знакомств. Ее муж вращался в деловых кругах и не раз имел возможность ужинать в одной компании с г-ном Зарагиром. Вследствие этого, она полагала, восхищался им и ставил его в пример. А посему она полагала, что имеет основания представиться ему. И вот однажды, под вечер, когда супруги Зарагиры пили чай в садике у отеля, она подошла к ним, и, жеманничая, сказала:
— Я так часто слышала о вас, что мне кажется, я уже давным-давно знакома с вами.
И она назвала имя своего мужа.
— Даже? Сахар, а не правда ли? — спросил г-н Зарагир.
— Да, сахар, вот именно, это мы, — ответила она, и г-н Зарагир пригласил ее отужинать с ними.
Дамы сблизились моментально.
Они беседовали о путешествии, о романах, о моде. Г-жа Даже заявила, что ветер — враг причесок. Она не выносила открытых автомобилей. Г-жа Зарагир, наоборот, обожала все это:
— С помощью шарфа можно все устроить, — сказала она. — В открытой машине ветер пьянит, забываешь все на свете, и муж мой вам подтвердит, что скорость это ветер, который можно регулировать по своему желанию. Ради этого стоит пойти на небольшие неудобства.
— Неудобства? Не понимаю, — удивилась г-жа Даже.
— Подумайте немного. Скорость и шляпа несовместимы. Приходится отказывать от того или от другого.
— Скорость и шляпа! Какой прекрасный образ!
— А муж мой предпочитает автомобилю поезд, — продолжала г-жа Зарагир. — Невероятно, правда?