Жюстина
Шрифт:
– Неужели это все?
– вопросил он.
– Пока все, - ответил я, - но не волнуйся, любовь моя, нынче ночью я тебя загоняю. Мы ляжем вместе, никто не будет нам мешать, и в постели я надеюсь доказать тебе свою силу, которая вряд ли тебя разочарует.
И вот она наступила, эта желанная ночь, но увы, Сюльпис, я уже насладился тобой, и с глаз моих спала повязка; я достаточно познакомил слушателей со своим характером, чтобы вы поняли, что с исчезновением иллюзии в моем сердце разгоралось новое желание, утолить которое могло только злодейство. Однако я сделал над собой усилие: Сюльпис десять раз подвергся содомии, отплатил мне пятью заходами, еще семь раз пролил мне в рот и на грудь свою кипящую сперму и на следующее утро оставил меня в чувствах, которые, надо сказать, были далеко не в его пользу.
Между тем мои планы все еще тормозила осторожность: я получил только половину добычи, и чтобы присовокупить к ней Жозефину, мне требовалась помощь
– Увы, - ответил он, - я безумно хочу насладиться этой очаровательной девушкой, но мне мешает робость, и я не смею признаться в своих чувствах.
– Эта робость, успокоил я его, - не что иное, как детская причуда; нет ничего плохого в том, чтобы желать свою собственную сестру, напротив, чем теснее наша связь с предметом нашего желания, тем больше оснований удовлетворить его, ибо нет ничего священнее страстей, и противиться им большой грех. Я уверен, что ваша сестра испытывает к вам те же чувства, какие сжигают ваше сердце, смело признавайтесь ей и увидите, с какой радостью она вам ответит; однако не надо долго тянуть, так как решительность есть залог успеха: кто щадит женщину, теряет ее, кто действует решительно, может рассчитывать на победу, и впредь остерегайтесь давать дамам время на размышления. Только в одном я опасаюсь за вас: я имею в виду любовь. Вы пропащий человек, если вздумаете играть в метафизику. Запомните, что женщина создана не для того, чтобы любить ее, у нее нет никаких достоинств, дающих ей право претендовать на это: она существует лишь для нашего удовольствия, только для этого она и дышит. И только под таким углом зрения вы должны рассматривать вашу сестру, сношайте ее на здоровье, а я помогу вам по мере своих возможностей. Чем больше воздержанности, тем больше детской слабости: добродетель губит юношу, только порок красит его и служит ему.
Сюльпис, ободренный моими советами, обещал мне серьезно взяться за дело. С того дня я старался создать для него благоприятную обстановку и вскоре убедился, что самые первые его попытки были чрезвычайно успешны, однако, оставаясь в плену у робости, он не сумел ими воспользоваться. Он был любим - это все, что он знал достоверно, и несколько стыдливых поцелуев были тому залогом. Когда я попенял Сюльпису за его непростительную неповоротливость, он сказал:
– Друг мой, я был бы смелее с представителем своего пола, но эти проклятые юбки меня смущают.
– Отнесись к ним благосклоннее, дитя мое, - сказал я этому очаровательному юноше, - этот признак негодного, слабого и презренного пола дает нам понять еще лучше, как низко должен ценить его всякий разумный мужчина. Задери повыше юбки, которые тебя отпугивают, и насладившись, ты лучше оценишь то, что под ними скрыто. Но не ошибись, - продолжал я с тайной ревностью, желая сохранить для себя содомитские розы восхитительнейшего зада, который предполагал у Жозефины, - и помни, что не между ягодицами, а спереди, между бедрами, природа поместила храм, где мужчина должен воздавать почести женщинам. Вначале ты испытаешь небольшое сопротивление, но пусть оно еще сильнее распалит тебя: толкай, дави, разрывай, и очень скоро ты восторжествуешь.
На следующий день я с искренним удовлетворением узнал, что операция была сделана, и что в изящных руках своего брата прекраснейшая из дев наконец сделалась женщиной. Оказалось, что Сюльпис вовсе не испытал того пресыщения, последствия которого были столь устойчивы во мне, и после первого наслаждения влюбился в сестру в тысячу раз сильнее, и я, снедаемый ревностью, увидел, что мне не остается иного средства для достижения цели, кроме хитрости и коварства. Я спешил: мой ученик мог получить от своего воображения советы вкусить блаженство в том месте, где я собирался сорвать первые цветы, а этого я бы никогда не простил ему. Их свидания происходили в кабинете неподалеку от моей комнаты, поэтому, проделав отверстие в стене, я мог видеть все подробности. Я хотел предупредить Сюльписа: он мог увлечься, и тогда надо было вмешаться и остановить идущий от природы порыв. Какой пыл! Какой темперамент с одной стороны! Сколько грации, свежести и красоты с другой! О Микеланджело! Вот кого должен был ты избрать своими моделями, когда твоя искусная кисть рисовала нам Амура и Психею. Судите сами о состоянии, в котором я находился: нет необходимости описывать его. Не в моем возрасте можно было созерцать хладнокровно подобный спектакль, мой обезумевший член сам стучался в стенку, как будто в отчаянии от преград, стоявших перед его желаниями. Не желая более томить его, на следующий же день я выбрал самый жаркий эпизод из каждодневного спектакля и ворвался в кабинет.
– Жозефина, - заявил я своей юной ученице, почти потерявшей сознание от страха, - ваше недостойное поведение погубило вас; мой долг - сообщить о нем вашим родителям, и я сделаю это сию же минуту, если вы не согласитесь оба принять меня третьим в свои утехи.
– Ты - злой человек, - гневно сказал мне
– Я не желаю спорить с вами, - нахально заявил я, - но было бы недостойно с моей стороны, если бы я давал вам такие советы.
– Но разве достойно то, что ты нам сейчас предлагаешь?
– Сюльпис, виновен я или нет, от этого вина ваша не уменьшается, и громадная разница между тем, в чем вы меня обвиняете, и тем, чем занимаетесь сами, заключается в том, что ваше поведение подтверждают факты, а мое никто не докажет. Однако будьте благоразумны и давайте лучше прекратим спор, который никак не вяжется с бурными желаниями, которые разожгло во мне ваше занятие; признаемте все свою вину и не будем больше упрекать друг друга. Вы сами видите, что я имею право ставить условия: я застал вас, и мне поверят; вы сможете сослаться только на мои слова - я могу представить факты.
И не дожидаясь ответа Сюльписа, я схватил Жозефину, которая после недолгого сопротивления, сломленного моими угрозами, предоставила мне свой восхитительный зад, а он действительно превзошел все мои ожидания. Я уложил маленькую прелестницу на голое тело ее братца, который не замедлил заключить ее в объятия и ввести свой скромных размеров инструмент в ее вагину, а я, втолкнув свой в задниц проход девственницы, оказавшейся в очень удобной позе, причинил ей настолько сильную боль, что она позабыла про удовольствие, которое хотел доставить ей брат-любовник: она не выдержала пытки, так как я едва не разорвал ее пополам, резко повернулась и вытолкнула мой член из пещерки. Она истекала кровью, но это меня не пугало: жалость не может заставить сложить оружие такой орган, как у меня. Я снова схватил ее, крепче насадил на копье Сюльписа, по-прежнему твердое и неумолимое, и опять вонзил свой коя ей в задницу; на этот раз одна моя рука крепко держала ее за бедра, а другой я изо всех сил бил ее по ягодицам, обезумев от ярости, в которую привело меня ее сопротивление; я оскорблял ее, я угрожал ей и, наверное, разворотил ей все потроха; я бы скорее убил ее, чем смилостивился: мне нужна была ее задница или ее жизнь.
– Подожди меня, Сюльпис, - закричал я, - мы кончим вместе, друг мой; зальем ее со всех сторон, и я бы хотел, чтобы сейчас кто-то третий извергнулся ей в рот, чтобы она испытала несказанное наслаждение, когда сперма хлынет во все отверстия ее тела.
Но Сюльпис, который почувствовал, как Жозефина, несмотря на боль, испытала оргазм в его объятиях, так вот, Сюльпис не смог более сдерживаться: он излил свое семя, я сделал то же самое следом, и мы все трое были счастливы.
Вскоре начались новые эпизоды. Я сорвал цветок невинности, которого так жаждал и который уже не представлял собой никакой для меня ценности, поэтому я оставил сорванную розу Сюльпису, заставил его содомировать Жозефину; я вставил инструмент своей рукой, чтобы он не заблудился, а сам овладел им сзади, и вот мы втроем слились в одном объятии, как истинные дети Содома. Не меняя положения, мы извергнулись дважды, и тут меня охватила странная мания - желание насладиться вагиной. Мне представилось, какой узкой должна быть пещерка Жозефины, так как брешь в ней пробило орудие, намного меньше по размерам, чем мое; итак, я насадил ее на свой кол и захотел, чтобы в это время меня содомировал мой ученик. Трудно себе представить, с каким пылом извергнулась моя маленькая сучка: я почувствовал, как она три раза сотрясалась в конвульсиях в моих объятиях, пока я обсасывал ее рот. Я залил ее семенем, получив порцию чужого в свой зад, и мы без сил откинулись на диван, подле которого благодаря моим заботам тотчас появился сытный обед. Мы больше не могли совокупляться, но у нас достало сил сосать друг друга. Я потребовал эту услугу от Жозефины, и пока ее благоуханный ротик смаковал меня, мои губы сжимали трепетный член Сюльписа. Затем я тискал руками два восхитительных зада, мой ученик прочищал мне седалище, его сестра ласкала мои яички; я получил сперму, сбросил свою, Жозефина извергнулась еще раз, и мы, подгоняемые временем, расстались, пообещав друг другу неоднократно повторять эту сцену, изобретение которой в конечном счете мои новички мне простили.
Я был весьма доволен и искусно скрывал эту двойную интригу целый год, и в продолжении этого периода не было дня без того, чтобы мы вновь не праздновали подобные жертвоприношения. Наконец появилось отвращение, и с ним, как это обычно всегда у меня бывает, пришло желание дать волю своему коварству. Я не имел иного средства удовлетворить эту прихоть своего жестокого воображения, кроме как объявить господину де Мольдану о тайных занятиях его детей. Я предвидел всю опасность такого шага, но был уверен, что моя голова, богатая на злодейские выдумки, предоставит мне разнообразные возможности одержать победу. Я предупредил Мольдана; о Боже, каково было мое удивление, когда я вместо гнева увидел на его лице улыбку!