Жюстина
Шрифт:
– Друг мой, - сказал мне мошенник, - я философски отношусь к таким забавам; будь уверен, что если бы я был так строг в морали, каким ты меня считаешь, я бы навел о тебе более подробные справки, и тогда уже по причине твоего возраста ты не получил бы места, на которое претендовал. А теперь, Жером, - продолжал Мольдан, увлекая меня в кабинет, украшенный со всей роскошью, какую только может позволить себе сладострастие, - позволь показать тебе образчик моих нравов.
Говоря это, распутник расстегнул мне панталоны и, взявшись одной рукой за мой член, другой
– Стало быть, друг мой, ты видел, как они сношаются, - продолжал Мольдан, вставляя свой язык в мой рот, - и это зрелище привело тебя в ужас? Хорошо, тогда я клянусь, что мне оно внушило бы совсем иное чувство. Чтобы доказать тебе это, прошу тебя поскорее дать мне возможность полюбоваться этим чудесным спектаклем. А пока, Жером, я покажу тебе самым наглядным образом, что мое распутство не уступает распутству моих чад.
И любезный советник, склонив меня на диван, долго рассматривал мой зад, страстно лобзал его и наконец с силой вошел в меня,
– Настал твой черед, Жером, - сказал он, закончив, - вот мой зад, займись же им.
Я быстро исполнил его желание, и развратник, завершая сцену, велел мне предоставить детям всю свободу, какую они пожелают, чтобы они могли выполнить планы, которые имеет на их счет природа.
– Было бы жестоко мешать им, - добавил он, - а мы с тобой неспособны на жестокость, тем более, что они никому не причиняют зла.
– Однако, - возразил я этому странному господину, - если бы я имел подобную склонность к распутству, неужели вы простили бы мне это?
– Не сомневайся!
– сказал мне Мольдан.
– Я бы потребовал от тебя только доверия. Признаюсь даже, что я полагал твою связь с моими детьми свершившимся фактом и огорчен, что резкость твоих жалоб свидетельствует об обратном. Оставь свой педантизм, мой милый, в тебе есть темперамент, я вижу это, займись утехами вместе с моими детьми и завтра же сделай так, чтобы я застал их вместе.
Я удовлетворил желание Мольдана: подвел его к щели, которую проделал для себя, сказав, что это сделано для него, и негодяй прильнул к ней, предоставив в мое распоряжение свою задницу. Сцена была восхитительна, она уже настолько разожгла его воображение, что либертен извергнулся два раза кряду.
– Я не видел ничего столь прекрасного, - заявил он, отходя от щели, - я больше не могу совладать с собой, поэтому немедленно должен насладиться этими чудными детками. Предупреди их, Жером, что завтра я хочу развлекаться вместе с ними, и мы вчетвером получим ни с чем не сравнимое удовольствие.
– По правде говоря, - сказал я, разыгрывая осторожность, которую счел уместной в данных обстоятельствах, - я никогда не думал, что учитель ваших детей получит от вас поручение развращать их.
– Вот как плохо ты понял значение слова "мораль". Истинная мораль, мой друг, неотделима от природы; именно в природе заключен единственный принцип всех моральных
– Ладно, сударь, - сказал я, круто изменив свои планы и не отказываясь от скорого отмщения, а лишь стараясь растянуть это удовольствие, - завтра ваше желание будет исполнено: я предупрежу ваших детей, и мы оба в их объятиях позволим себе все самые пикантные излишества, какие есть в распутстве.
Я сдержал слово. Сюльпис и Жозефина, хотя и были несколько удивлены моим сообщением, тем не менее обещали отнестись со всей благосклонностью к фантазиям своего папаши и сохранить в самом глубоком секрете то, что между нами произошло. И вот прекраснейший из дней осветил самую сладострастную из всех сцен.
Ее местом стал роскошный кабинет, в котором я уже был с Мольданом; обслуживать предстоявшую вакханалию должна была очаровательная гувернантка восемнадцати лет, три недели назад приставленная к Жозефине и, как мне показалось, пользовавшаяся особым доверием и расположением Мольдана.
– Она не будет лишней, - сказал мне советник, - ты видишь, как она прекрасна и, поверь мне, она не менее того распутна. Погляди, - продолжал Мольдан, загоняя Викторию сзади, - погляди, друг мой, можно ли найти более очаровательную жопку!
– Она действительно хороша, - признал я, разминая ее, - но льщу себя надеждой, что увидев аналогичные предметы ваших прелестных детей, вряд ли вы отдадите ей предпочтение.
– Вполне возможно, - отвечал Мольдан, - однако хочу признаться тебе, что на данный момент мне нравится именно эта.
И он от всей души несколько минут обнюхивал и облизывал ее.
– Пойди, Жером, - сказал он наконец, - пойди за нашими жертвами и приведи их сюда голенькими. Следуй за Жеромом, Виктория, ты подготовишь для них соответствующие туалеты, а я тем временем проникнусь похотливыми мыслями, исполнение которых украсит наше празднество... Да, я придумаю что-нибудь необыкновенное.
Мы с Викторией вошли к детям; они нас ждали. Газовые накидки, ленты и цветы - вот единственные одеяния, которыми мы их прикрыли. Виктория занималась мальчиком, я - девочкой; когда мы вернулись, Мольдан, сидя на диване в окружении зеркал, занимался мастурбацией.
– Смотрите, сударь, - начал я, - вот предметы, достойные вашего сластолюбия, смело пользуйтесь ими, пусть не останется ни единой сладострастной выдумки, какую вы не употребите с ними, и поверьте, что они очень счастливы оказаться достойными ненадолго вашего внимания и готовы удовлетворить вас с самым полным повиновением и смирением.
Мольдан меня уже не слышал: дыхание его участилось, он бормотал что-то и исходил похотью.
– Дайте мне хорошенько рассмотреть все это, Жером, - сказал он мне, - а вы, Виктория, поласкайте мне член, и пусть ваши ягодицы постоянно находятся у меня под руками.