Зима Александры
Шрифт:
– Давай лучше кофе выпьем по-быстрому.
Они прошли на кухню и одновременно взглянули на часы. Илья напрягся.
– Ладно. Без кофе, – проявила милосердие Аня.
– Может, две мандаринки возьмёшь с собой? – спросил Илья, провожая её в коридор.
– Ну давай.
– Я помою.
– Помой.
– В пакет положить?
– Положи.
– Ну а в школе что? Получается?
– Получается.
Аня поймала себя на мысли, что наслаждается этим словесным пинг-понгом, но тут Илья угодил мячом в сетку, нарушил ритм и забормотал:
– Может, тебе помириться с родителями всё-таки? Не в деньгах даже дело. На сердце будет спокойнее что ли, – мячик вяло запрыгал
– Не волнуйся. Мне спокойно, – лениво, без азарта отбила Аня.
– Ань, я так не могу, – взорвался Илья и отшвырнул в сторону воображаемую Аней ракетку. – Я чувствую себя дерьмом, слабаком каким-то! Я ведь люблю тебя и всё готов делать ради нас. Но, блин, меня мать убьёт, если я на работу устроюсь. Она жизнь положила, чтобы меня в этот институт запихнуть. И вообще неправильно и учиться, и работать. В сутках только двадцать четыре часа. Через полтора года я получу диплом и сразу устроюсь в частную клинику. Мы не будем снимать. Купим свою двушку. Почему ты молчишь? Ты думаешь о будущем или только книжки свои читаешь?
Аня завязала шнурки на ботинках и сняла с вешалки пуховик.
– Ты обещал мне мандарины, – напомнила она.
– При чём тут они? А… Сейчас принесу.
Илья ушёл на кухню, включил воду, чтобы помыть фрукты, и сквозь шум крана услышал, как хлопнула дверь. Он бросил мандарины и выбежал на лестничную клетку, но лифт уже двинулся вниз.
Вернувшись в квартиру, Илья ещё раз осмотрел коридор, ванну и комнату. В кресле он увидел массажную расчёску, и его прошиб холодный пот. Он поспешно спрятал расчёску в свой рюкзак, и только потом выключил на кухне воду. Мокрая парочка мандаринов осталась лежать в раковине. Когда спустя полчаса мама спросила, что они там делают, Илья вздрогнул.
Как и любая другая частная школа, «Дубрава» имела мутное прошлое, подозрительное настоящее и блестящее будущее. В глубине перестроечных времён угадывалось что-то вроде рейдерского захвата, когда некий чёрный король оттеснил горстку белых пешек, и школа из полугосударственной, получастной аморфной организации стала чьим-то собственным сундучком. Впрочем, подробности не сохранились. И преступление ловко обратилось в миф о том, как господин N лихо спас коллектив от катастрофы, оформив всё на себя. В чём была суть катастрофы, никто так и не понял, но все были благодарны спасителю. После продажи этого бизнеса другим владельцам притихли даже самые недовольные. А дальше учредители начали меняться с такой скоростью, что истина утратила всякое значение. И о прошлом вспоминала только чудом уцелевшая вахтёрша Евдокия Валентиновна. Однако её душу волновали не бесстыдные перипетии 90-х, а те времена, когда школа «Дубрава» была советским детским садом. Золотые времена – по мнению Евдокии Валентиновны. Тогда дети спали на верандах, пили рыбий жир и не баловались с мобильными телефонами.
О детсадовском прошлом этого здания свидетельствовали снятые с опор и вросшие в землю круглые тяжёлые качели. Отжив своё, они притулились в дальнем углу школьного двора. Почему советский артефакт не потрудились убрать во время модернизации пространства – загадка. Возможно, руководство школы воспринимало качели некритично – как часть ландшафта. А, может быть, качели вросли железными корнями в землю и не поддавались корчеванию. Ученики младших классов использовали их, когда нужно было подняться на высоту в игре «Выше ножки от земли». Старшеклассники забивали здесь стрелки и назначали свидания. Аня и Александра Геннадьевна смотрели на качели из окна репетиционного зала.
– Я на таких в детстве качалась, а ты, видимо, их не застала, – сказала Александра. – Тебе уже достались
– Почему? Качалась я на таких.
– Да ладно… Их везде давным-давно снесли.
– У нас не снесли.
– Где это «у вас»? Ты не из Москвы?
– Из Сибири. Омск – знаете такой город?
– Конечно. Но обычно у сибиряков говорок. Ты, вроде, чисто говоришь.
– Я стараюсь. Спасибо, – Аня почувствовала, что краснеет. И поспешила сменить тему. – Почему здесь нет ни одного дуба? Школа же называется «Дубрава».
– Ты бы ещё спросила, почему на Садовом кольце не цветут сады или на Елисейских полях нет полей, – улыбнулась Александра. – У моего деда был дом в лосиноостровском районе. Я там всё лето проводила. Соловьи пели, клубника росла. Теперь на этом месте – гигантский торговый центр и какой-то институт. Кажется, строительный. Оставили только несколько деревьев. Они совсем стушевались в новой обстановке. Жалко смотреть.
– Вы коренная москвичка?
– Не то слово, – грустно пропела Александра и сухо продолжила. – До моего поступления в школу папа с мамой кочевали по военным городкам, а потом да – Москва. Но я не слишком люблю Москву. Только отдельные места. Их становится всё меньше. Скоро я буду любить лишь салон своего автомобиля и ночные виды. Не слишком всё это жовиально, да? А ты, кстати, можешь услышать соловьиное пение среди птичьей полифонии?
– Ммм, вряд ли… Я не пробовала.
– Соловей поёт сложнее всех. Его трели трудно спутать с пением других птиц.
Александра отошла от окна и, приблизившись к большим зеркалам, начала приводить себя в порядок. Аня, украдкой глянув в телефоне значение слова «жовиальный», наблюдала за тем, как Александра подкрашивает губы, расчёсывается, поправляет ворот белой рубашки. Маленькая женщина перед большим зеркалом в большом зале.
Репетиционный зал как самое просторное помещение в школе был привилегией Александры. В то время как другие учителя были вынуждены тесниться в небольших классах, заставленных партами, Александра хозяйничала в царстве высоких потолков, паркета и зеркал. И если в классах по просьбам родителей окна зимой почти никогда не открывались, здесь Александра распахивала их настежь и проветривала помещение каждые полчаса. Она, видите ли, терпеть не могла затхлый воздух. И белые шёлковые занавески на окнах ей тоже не нравились. Она всегда отодвигала их в сторону, чтобы избавиться от детсадовской атмосферы и смотреть на небо.
– Давай быстренько покурим, а то скоро большая перемена кончится, – предложила Александра, доставая из сумочки пачку сигарет и зажигалку.
Аня и Александра оделись и, как два корабля, вышли из бухты актового зала в открытое море школьного коридора. Преодолев десятибалльный шторм перемены, они быстро направились к парковке.
– Ну что? Галина Фёдоровна уже попыталась «впарить» тебе свои религиозные праздники? – спросила Аню Александра, когда они забрались в машину и закурили.
– А родители вообще не возражают? Ведь есть атеисты, ну или там другой веры.
– Родителям параллельно. Им важно, чтобы ребёнок тихо-гладко учился, а в остальное они не вдаются особо, – Александра затянулась и медленно выпустила дым. Алыми ногтями она отбивала ритм аргентинского танго, которое раздавалось из динамиков.
– Александра Геннадьевна, вы чем-то расстроены? – спросила Аня, разглядывая изящный профиль женщины.
– Ну да. Я жалею, что продала свою шубу. И ещё не знаю, как тебе сказать, что я передумала увольняться.
– Вы уже сказали.
– Вторая проблема решена, а шубу всё ещё жалко. Я купила её в Арабских Эмиратах, и она была великолепна.