Зима и лето мальчика Женьки
Шрифт:
На другой же день после побега они проели Вадькины пятьдесят копеек: купили пирожков и мороженого — захотелось слопать холодный брикетик. Они лизали его по очереди и смеялись. А потом время остановилось. Сначала дико хотелось есть. Нашли за трубами кусочки хлеба, шкурки от колбасы, очистки сначала выкинули, а хлеб размочили в талой воде и съели. Потом слопали и шкурки. Сколько еще прошло? Ночи четыре или пять? Они спали урывками, просыпаясь от запаха пищи, который исчезал, едва мальчики открывали глаза.
Вадька как-то притих, и на Бригу напала странная апатия. Хотелось спать — и все. И он спал. Пока не понял, что однажды может совсем не
Однажды везуха кончилась. Продавщицы стали крайне подозрительны. Сегодня целый час крутился у хлебных полок, а они не сводили с него глаз.
Брига вынул из-за пазухи две булочки — весь улов за день. Мягкие, сахарные; даже помятые, они благоухали сытостью, теплом и уютом. Брига уже поднес было румяный бочок к губам, но спохватился: если сейчас съесть, завтра можно захлебнуться слюной, пока Вадька будет уплетать свою. Мальчишка вздохнул и сунул булки за трубу. Здесь они подсохнут, но зато мыши до них точно не доберутся. А если и доберутся, то к утру можно раздобыть что-нибудь свеженькое, посытнее крохотных булочек. Надо только сообразить, из чего сделать такой длинный нож или что-то типа косы, только маленькой, на длинной ручке.
Брига точно помнил, что где-то за ящиком валялась рейка. Пожалуй, она была коротковата для задуманного, но выбора не было. Он закрепил на рейке перочинный нож, примотав его куском проволоки. Орудие не внушало доверия: очень уж хлипкое; но рискнуть следовало.
За тяжелой дверью подвала его вновь обнял холодный ноябрьский воздух; впрочем, Женька этого не заметил. Все, о чем он сейчас думал, — вывешенная за окно пятиэтажки сумка-авоська, а в ней — кусок мяса, упаковка пельменей и рыба. Целый клад. Брига сунул ненадежный резак в рукав куртки. Теперь рука не гнулась, но и оружие было незаметно.
Два квартала он одолел быстро, даже замерзнуть не успел. Голову кружило страхом, азартом, стыдом… Впрочем, стыда в этом месиве было совсем немного: очень есть хотелось. Пятиэтажная коробка светилась редкими огнями, мигали голубые и розовые окна; хозяева заветной авоськи еще не спали. Выше висела еще одна заманчивая сеточка, но до нее надо было идти по карнизу третьего этажа. Брига прикинул: если загремит на утоптанный снег, костей, может, и не переломает, но мало точно не покажется.
Походил вокруг да около, присмотрелся. В голове его внезапно образовалась пронзительная ясность, и страха не было, только азарт, как на уроках физкультуры. Быстрее, выше, сильнее… А окно как назло светилось. Подышал бы на ладошки (руки мерзли), да резак в рукаве мешал.
Брига притулился в тени, чтобы не бросаться в глаза. Людей почти не было; еще час назад суетились и шумели, магазины призывно сияли витринами, люди шли туда и сюда. Новый год близился: надо было достать, купить, урвать. А после семи вечера всех как корова языком слизала. «Сидят, небось, на кухнях чай пьют» — внезапно Бригу разозлила эта мысль. Мчится мимо радостный поезд и в вагонах хохочут, спят, едят… едят, черт возьми! А он, Брига, стоит в стороне, и никому до этого дела нет.
Никогда еще не чувствовал он себя таким ненужным. Даже в детдоме, под стеклянным
Стучит себе длинный поезд. Там ржут и масло жрут, а его, Бригу, вышвырнули на ходу и забыли. Вадька сам прыгнул с поезда.
Женька прикрыл глаза: ему вспомнилось, как плутал он тогда по темным улицам, не зная, куда деться, как набрел на этот подвал и как перепугался, когда в тяжелую дверь скользнула маленькая фигурка.
— Можно, я с вами останусь?
«С вами»… А Женька пацана — кулаком в лицо, точно не пацаненок перед ним стоял, а все то, из-за чего он бежал в темную ноябрьскую ночь. Вадик даже не прикрылся — только зажмурился. Кровь сразу хлынула из носа. Мальчишка запрокинул голову. Бригу как водой окатили: кого он бьет-то? Этого задохлика?
Спали вдвоем у теплых труб. Утром Брига пытался втолковать Вадику:
— Нельзя тебе со мной!
— Почему?!
И не смог Женька сказать пацану, что если поймают их, то Вадьке в детдоме прохода не будет. Это ж все надо было с самого начала, с той ночи, рассказывать… Но кто такое сможет рассказать о себе?
Теперь и возвращаться стало некуда.
Облюбованное окошко вдруг открылось — не широко, но так, чтобы рука прошла. Кто-то невидимый уверенно нащупал авоську и втянул ее в комнату. Холодное черное небо с редкими звездами с размаху легло на плечи Женьки. Брига сел в холодный снег, выдернул из рукава ненужный резак, отшвырнул прочь. Хотелось разреветься, но он вытянулся на снегу во весь рост, отгоняя слезы.
Гудели редкие машины, из открытых форточек отрывисто доносилась речь, где-то мурлыкала музыка. Брига зажмурился, поплыл в потоке звуков, ловя ритм, собирая в кучу разбежавшиеся мысли. На весь день у них завтра были только две булочки. Добыть еду днем не выйдет. Брига вообще не знал, что будет завтра. Значит, надо было лезть на третий этаж.
Глава 16
Здравствуй, Дедушка Мороз!
Когда-то давным-давно Вадик больше всего боялся ночи. Мама придумала способ бороться с налетавшими непонятно откуда страхами. Она включала ночник, похожий на аленький цветочек. Мама объяснила, что это лотос и что индусы верят: он оберегает от бед и приносит счастье. Странно, но тогда Вадик не знал, что такое «счастье». Когда оно приходит каждый день, ты привыкаешь и думаешь, что так положено и так будет всегда. И когда однажды мама и папа не пришли ночевать, Вадику казалось, что это самая страшная ночь, надо ее просто пережить, а утром папа пропоет над самым ухом:
— Вставай, не спи, кудрявая!
И мама скажет, что завтрак остывает.
А разбудила мальчика соседка. Вадик не очень хорошо понимал, что происходит, когда его повезли в больницу к маме. Какая-то незнакомая, отстраненная, в проводках, точно робот из фантастического фильма, она ничего не говорила, только хрипела. Наверное, дурацкая трубка, что шла от гудящей машины прямо маме в горло, не давала ей говорить. Но почему мама даже глаз не открыла? Не подмигнула, как обычно? И где папа?