Зима посредине мира

Марк Липкин

Мне нравилась наша квартира на Красной Пресне, недалеко от зоопарка, мы купили её сразу же, когда Илья, коренной петербуржец, сам захотел переехать вместе со мной в Москву. Старый кирпичный дом дореволюционной постройки выглядел так, будто не относился ни к какой эпохе, я воспринимал его как чистый лист ватмана, который требовал прикосновения чертёжного инструмента. Простота линий и смысла, утилитарное отсутствие декора не делали здание примитивным, но выделяли его на фоне и стандартных столичных «панелек», и нового архитектурного гламура, вычурные фасады которого так утомляли глаз.

Интерьер в квартире, по моему замыслу, был неброским: никаких украшений, затейливой мебели или ярких акцентов, за исключением, пожалуй, контраста между обычной белой штукатуркой и красной кирпичной кладкой, сохранённой на одной из стен в гостиной. Мягкий светло-серый ковёр на полу и серебристые

шенилловые портьеры на окнах отвечали за покой и уют. Мы с Илюшей любили проводить время дома и ничего здесь не меняли годами, лишь однажды кожаную обивку дивана кремового цвета, не выдержавшую встречи с Люськиными когтями, заменили на неубиваемый американский флок. Ещё для одного врага кошки – моих любимых суккулентов в миниатюрных керамических вазочках – пришлось установить специальную высокую полку рядом с окном в кухне.

В одной из просторных комнат мы обустроили спальню с большой кроватью, двумя мягкими креслами напротив неё и неприметными деревянными столиками по бокам. Настольные лампы с оранжевыми абажурами, которые когда-то выбрал Илья, практически не использовались по назначению, потому что мы договорились никогда не читать в постели. На стенах висели несколько маминых натюрмортов и небольшой, с альбомный листок, акварельный портрет Ильи, написанный мной ещё в первые дни нашего знакомства. Другие свои работы, в основном юношескую графику, я упрятал в старенький тубус, который держал в дальнем углу шкафа, – эти рисунки почему-то вызывали у меня раздражение, но Илья не давал их выбросить.

Я с детства привык к чистоте и порядку в доме, уборка доставляла мне удовольствие, а чтобы пылесосить каждый день, даже нашлась причина – Илюшина аллергия на пыль. Берта шутила, что у нас стерильно, как в морге, но тем не менее с удовольствием приезжала в гости и часто оставалась ночевать: они с Илюшей, в обнимку сидя на диване, до поздней ночи смотрели старые советские комедии.

В отличие от меня Илья не слишком почитал порядок. Когда мы поселились вместе, я первое время сильно удивлялся разбросанным то тут, то там вещам, но терпеливо складывал их и убирал на место – потом, правда, начал слегка нервничать, ровно до тех пор, пока не побывал у него на работе. Кабинет в адвокатском бюро мог служить образцом организованности: юридические книги с закладками, расставленные в шкафу, ряды одинаковых толстых папок с единообразными подписями, ровные стопки документов и, к моему изумлению, девственно чистый стол. Илья однажды сравнил юриспруденцию с проектированием зданий: мелкая ошибка в расчётах может привести к обрушению конструкции – точно так же важны мелочи в праве, где судьбу человека часто решает самая незначительная, на первый взгляд, деталь. Он приходил с работы, чуть ли не с порога сбрасывал с себя официальный костюм и становился другим человеком – расслабленным, весёлым, родным. Понимая, что Илья добился успеха в юриспруденции не только благодаря знаниям, но и в силу своего специфического темперамента, я решил, что буду снисходительно относиться к его способности в считанные секунды устроить бардак в любом месте. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы привыкнуть, и я стал воспринимать его странную особенность как черту характера, которая не должна влиять на наши отношения: Илюша любил меня, и это чувство мгновенно испаряло все разногласия, мелкие обиды и жалкие придирки с моей стороны.

Зайдя в спальню, я увидел обычный в нашем доме беспорядок: Илья торопился переодеться, повесил пиджак от костюма в шкаф, оставив брюки и галстук висеть на спинке кресла, а белая рубашка валялась на полу, потому что он не донес её до корзины со стиркой. На коврике у кровати лежали скомканные трико, трусы и носки. Я аккуратно сложил его одежду, разделся и лёг в постель.

Илья всегда спал голым и со временем приучил меня к тому же. Сейчас он лежал на спине, закинув руку за голову, и слегка похрапывал. Я кончиками пальцев пощекотал ему шею под ухом, он задышал нормально, что-то пробормотал, не просыпаясь, и повернулся на бок спиной ко мне.

Нижний край плотных штор, ещё с вечера задёрнутых не до конца, зацепился за Люськину лежанку на полу, открывая треугольник окна, сквозь который в комнату проникал свет от фонаря с улицы. В этом тусклом тёплом свете я разглядывал Илюшу, спавшего без одеяла: он был выше меня и плотнее телосложением, но сейчас, с согнутыми ногами и сложенными на подушке у лица руками, казался маленьким и слабым.

Я подумал, что не могу со всей уверенностью сказать, счастлив ли Илья со мной – это один из тех неудобных вопросов, которые в последние годы с неумолимой частотой возникали в сознании. Я не решался задать его Илюше напрямую, пытаясь

найти ответ внутри себя, не потому, что мы ссорились или испытывали какой-то дискомфорт вдвоём, наоборот, в силу моей природной уступчивости у нас практически не было конфликтов – меня беспокоило, что в сложившемся распорядке жизни, которая превратилась в бесконечную последовательность работы, дома, вылазок в театр, редких встреч с друзьями и путешествий за границу дважды в год, стали слишком отчётливо проступать однообразие и скука. Да, я участвовал в занятных строительных проектах в разных городах, моё бюро выигрывало тендеры, меня часто привлекали в качестве эксперта на различные архитектурные конкурсы – несмотря на это, что-то концентрированно творческое, свитое в тугую нить, которая тянулась сквозь всю мою жизнь с детства, выскальзывало из рук и терялось в безликой обыкновенности. Моя постоянная тяга к упорядочиванию хаоса раньше никогда не мешала вдохновению, потому что я не боялся трудностей и любую большую проблему раскладывал на множество мелких задач, которые последовательно решал. Сейчас в этом выстроенном порядке мне чудилось что-то негармоничное, утомительное, и я всё чаще попадал в странную эмоциональную пустоту, когда чувства ушли, как тает последний весенний снег, обнажая потемневшую прошлогоднюю листву на земле. Моя жизнь была похожа на давно заведённый часовой механизм, постоянство и непоколебимость которого лишали воли, а зловещие в своей размеренности скачки стрелок по циферблату не давали витать вокруг меня ничему нервному, живому, выбивавшемуся из ритма. Временами казалось, что всё новое, прекрасное и яркое в моей судьбе уже произошло и загромоздило собой дорогу в будущее.

Илюша с его чуткой душой впитывал моё настроение, как губка. Я часто ловил на себе его задумчивый взгляд и виновато улыбался в ответ, испытывая угрызения совести за свое растущее с каждым днем безучастие к работе, к дому, к нему, тогда как Илья щепетильно и внимательно относился ко всему, связанному со мной. Он изо всех сил старался жить, находя потребность в самых разных вещах, а я, отвечая его усилиям, следовал за ним, как груз, прицепленный к ногам.

Илюша всхлипнул во сне. Я придвинулся вплотную и, стараясь не разбудить, прижался к нему сзади. Обняв его сверху, я бережно провел ладонью по его плечу, потом по боку и ноге вниз к колену, затем коснулся пальцами складки между его сжатыми бедрами и выше, дотронулся до его живота, потом до груди. Илюша, видимо, от щекотки, высвободив руку, взял мою за запястье, притянул к своему лицу и положил на неё голову. Этот незамысловатый жест передавал столько нежности, столько будничного доверия, что он без всякого сексуального запала подействовал возбуждающе. Я прижал лицо к Илюшиной спине, слегка влажной от пота, и поцеловал его в лопатку.

Я не хотел его будить, поэтому старался не двигаться. Сама по себе мысль, что твой человек невинно спит у тебя в руках, взбудоражила и лишила покоя. Закрыв глаза, я долго лежал так, думая о нас, обо мне, о своём прошлом, которое зачем-то ожило и не собиралось никуда уходить.

Глава 5

В предпоследний день сборов началась страшная метель: зима, подарившая нам почти месяц идеальной погоды, словно освободилась от условий договора, который её сдерживал, – за окном выл ветер, и снег хлестал по стеклу, пытаясь проникнуть в комнаты.

С самого утра, будто в пику вьюге, жизнь в лагере, замкнутом в комфорте нескольких корпусов с тёплыми переходами между ними, била ключом: все ходили из одной комнаты в другую и в обстановке строгой, но видимой невооруженному взгляду секретности о чём-то сговаривались. Ближе к вечеру выяснилось, что старшеклассники готовились отметить окончание сборов по-взрослому – с водкой, которую мальчишки за неделю до этого чудом добыли в магазинчике соседнего посёлка. Мы также располагали литрами дешёвой газировки, бутербродами с сыром и пирожками, вынесенными из столовой. Тайное пиршество началось после отбоя, когда все наставники (нам проболтались повара) организовали собственный праздник у себя в тренерском домике. Этот факт и метель на улице давали надежду, что дежурный воспитатель вряд ли проявит неусыпную бдительность, чтобы часто наведываться к нам с проверками.

Не могу сказать, что идея с выпивкой приводила меня в восторг, потому что в моей семье алкоголь редко появлялся на столе, лишь для гостей по большим праздникам, когда родители не запрещали мне сделать глоток пива или шампанского, но в тот вечер я заразился всеобщим воодушевлением и чувствовал себя частью компании. Многие ребята, с которым мы до этого дня мало общались, подходили ко мне и сердечно поздравляли с успешным финишем: наша с Алексеем борьба на последних метрах дистанции стала почти легендарной.