Зима в горах
Шрифт:
Роджер вдруг почувствовал, что его клонит ко сну. Произведенное на него нападение так его потрясло, что мозг работал непривычно медленно, но над всем преобладало чувство вины перед жителями Лланкрвиса, которым придется идти на работу пешком.
„Обидно, что не будет рейса, — сказал он. — Автобус-то как будто в порядке. Мне кажется, они не успели там ничего испортить, я им помешал. А вот повести его некому“.
„Я подвезу, кого встречу“, — сказал Йорверт.
„Если вы увидите, что кто-то ждет автобуса, — пробормотал Роджер, — объясните, что произошло… Или хотя бы скажите им…“
„Пойдите полежите, — сказал Йорверт. — Если вам нужен врач, я вызову“.
„Спасибо, не нужно“, — сказал Роджер. Он даже
„Ну, я пошел, — сказал Йорверт. — Эти двое больше не будут попадаться у вас на дороге“.
Он не без гордости поглядел на костяшки своих пальцев.
„Кожу содрал“, — сказал он.
„Мне очень жаль“… — пробормотал Роджер.
Йорверт ухмыльнулся, засунул руки в карманы пальто и начал спускаться вниз по дороге. Роджер присел на траву на обочине и поглядел ему вслед. Он только сейчас сообразил, что не сказал спасибо Йорверту. Он набрал в легкие побольше воздуха, чтобы крикнуть: „Спасибо!“ вслед удалявшейся фигуре, но почувствовал острую боль и медленно, осторожно выпустил воздух, не издав ни звука.
Ладно, Йорверт был прав. Дел у него сегодня нет никаких. Сейчас самое время отдохнуть. Он поднялся и зашагал в золотистой утренней тишине в сторону часовни.
Когда Роджер добрался до часовни и отворил дверь, на него сразу пахнуло холодом, хотя благодаря ярким солнечным лучам, падавшим из окон, на первый взгляд казалось, что в помещении тепло. Печка, разумеется, потухла. Он подошел прямо к ней, присел на корточки, отворил дверцу и начал выгребать золу, чтобы растопить заново. Он был даже доволен, что нашел себе какое-то механическое занятие. Конечно, растапливать печурку — это не возвышенный удел Марии, а скромное мирское занятие Марфы, но это было веселое занятие и не лишенное какого-то крошечного созидательного начала. Гоня от себя мысли о том, что произошло в это утро, чувствуя приятную пустоту и легкость в голове, Роджер деловито возился с углем, со спичками, с поддувалом. Прикрыв дверцы, он открыл поддувало, чтобы пламя загудело и разгорелось поярче. Вот так. Теперь хорошо занялось. Можно подбросить основательную порцию „орешков“. Он осторожно засыпал уголь, прикрыл дверцу, сел и стал ждать. Тепло, доброе приветливое тепло будет постепенно распространяться все дальше и дальше, пока вся часовня не обогреется. Вот тогда, после того как станет совсем тепло, в мозгу у него прояснится, и он сможет уразуметь до конца, что с ним произошло.
Он сидел в деревянном кресле и ждал. Было очень тихо. Он прислушивался, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук, — и не мог. Весь мир, казалось, был отдан во власть тишины и солнечного света.
Роджер сидел совершенно неподвижно, только глаза его поглядывали по сторонам, оценивая обстановку. Здесь он будет в безопасности. Йорверт такого страху нагнал на тех двоих, что они никогда этого не забудут, и, уж конечно, Дику Шарпу нелегко будет после такого отпора нанять себе других головорезов для нового нападения. Здесь, в этом своем убежище, в логове этом, Роджер был в безопасности. Нехорошо только, что у него все так запущено. Солнечные лучи укоризненно золотили слой серой пыли на полу и мебели. Он посвятит сегодняшний день метле и тряпке. Ни о чем другом ему нет нужды беспокоиться. В его жизни не было сейчас ничего, чему он должен был бы отдавать свое внимание — ничего и никого. Роджер сидел, не шевелясь, прислушиваясь к безветренной зимней тишине. Затем — подсознательно — его мозг отметил, что тишина чем-то нарушена. Каким-то звуком, похожим на гудение пчелы, но изменчивым, ибо он становился то выше тоном, то ниже и с каждой секундой все громче и громче. Затем затих, замер совсем. Автомобиль. Легковой автомобиль подъехал к часовне. Вот выключили двигатель, отворилась дверца автомобиля,
Он уже знал, что это Дженни, знал, даже еще не различив ее голоса. Быть может, всем своим нутром он все время ждал, что голубая малолитражка подъедет и остановится возле часовни. Нет, вернее, даже так; он ждал, что ему это пригрезится. Быть может, именно это с ним и происходило сейчас: он сидел в кресле, среди солнечных лучей и пыли и грезил наяву.
Она постучала, и в тот же миг он распахнул дверь. Она стояла спиной к всемогущему солнцу, и он не мог видеть выражения ее лица. А по бокам стояли Мэри и Робин; девочка держала в руках куклу, мальчик — небольшую книжку в мягкой обложке.
— Мы даже не знали, застанем ли вас дома, — сказала Дженни.
— Входите, — сказал он. — Меня на сегодня освободили от работы.
Он пошире распахнул дверь, и они вошли.
— Я собирался произвести весеннюю уборку, — сказал он. — Но здесь хоть и пыльно, а присесть, мне кажется, все-таки можно.
Он пододвинул Дженни кресло, и она села. Мэри протянула ему куклу.
— Это моя самая любимая кукла. Если бы у меня было королевство, я бы сделала ее королевой. Она герцогиня. Видите, она одета, как герцогиня, правда? Я взяла ее с собой, чтобы показать дедушке и бабушке.
— Отличная кукла, — сказал Роджер. — Может быть, ты посадишь ее куда-нибудь?
— Она сядет поближе к огоньку. Она замерзла.
Робин молча протянул ему книгу.
— Что это за книжка, Робин?
— Головоломки, — сказал мальчик.
Роджер наклонился, чтобы получше разглядеть.
— Иди сюда, садись, — Роджер присел на кушетку и усадил Робина себе на колени, стараясь по возможности оберегать ушибленные ребра.
— Тут нужно дорисовать до конца, — объяснил Робин.
Роджер перелистал несколько страниц. На каждой был рисунок — либо незаконченный, либо намеренно запутанный. Некоторые рисунки казались просто сплетением каких-то линий, а картинка выявлялась, если заштриховать отдельные ее части; на других рисунках нужно было соединить сплошной линией перенумерованные точки; на одном из рисунков были изображены четыре лица, разрезанные пополам, и все половинки были перепутаны между собой.
— Я некоторые картинки уже сделал, — сказал Робин. — Одну картинку я испортил, но она у меня карандашом, можно взять резинку и стереть.
— Правильно.
— Теперь мне хочется сделать вот эту, — сказал Робин.
Он показал Роджеру картинку, на которой маленький мальчик, лукаво улыбаясь, держал в руках какой-то непонятный предмет, состоявший из точек, обозначенных цифрами.
— Прекрасно, сделай эту, — сказал Роджер. — Обведи карандашом все точки. Я сейчас разыщу тебе карандаш, если у тебя нет.
— У меня есть. Вот.
— Отлично, давай сделай эту картинку. Соедини все точки линией. Начинай вот отсюда — от цифры один, потом сюда, видишь, два, отсюда к трем…
— Я не понимаю, как это делать, — сказал Робин.
— Он еще не умеет считать, — заметила Дженни со своего кресла возле печки.
— Герцогиня его научит, — сказала Мэри. — Она знает цифры. Она все знает.
— Он сумеет это сделать, если ему написать порядок цифр на бумажке, — сказала Дженни. — Он будет смотреть на бумажку и сделает все правильно.
— Великолепно, — сказал Роджер. — Вот здесь проставлены цифры от одного до двадцати трех. Сейчас я напишу их все по порядку. — Он поднял валявшуюся на полу газету и на полях написал колонку цифр. — А здесь тоже от единицы до двадцати трех. Ты смотри сюда, потом ищи такую же цифру на картинке и соединяй эти цифры карандашом, и тогда мы увидим, что этот мальчик несет в руках.
— Хорошо, — сказал Робин. — Мне подарили эту книжку на рождество. Я получил много больших подарков и много маленьких. Это маленький подарок, но я ее очень люблю.