Зима в горах

Уэйн Джон

Сердце у Роджера бешено заколотилось. Он с силой потянул на себя правую, не закрепленную на щеколды половину двери. Раздался торопливый шорох, словно разбежались вспугнутые крысы, и в полумраке гаража Роджер увидел две мужские фигуры, согнувшиеся над правым задним колесом автобуса. При его появлении они быстро выпрямились. После хрустальной прозрачности пронизанных светом гор его глаза не сразу привыкли к темноте, тогда как глаза тех двоих, что возились с автобусом, уже освоились с полумраком гаража, и у Роджера было ощущение, что устремленный на него недобрый взгляд этих двух пар маленьких злых глаз фиксирует все до малейших деталей, в то время как он сам лишь смутно различает очертания мужских

фигур. Но два бледных, зловещих лица он видел отчетливо: один из них был тестомордый шофер бурого автобуса. Другой мужчина держал в руке гаечный ключ. Этот ключ больше походил на оружие, чем на инструмент, и человек сжимал его в руке, как оружие.

Роджер попятился к двери: он хотел выскочить из гаража и прихлопнуть их там. Рассчитывать на то, что он сможет удержать дверь, если они вдвоем на нее навалятся, было, конечно, трудно, но в этот утренний час даже здесь, в верхнем конце поселка, кто-нибудь мог оказаться поблизости и прийти к нему на помощь. Роджер чувствовал, что в гараже творится что-то темное, злое и нужно, закрыв дверь, прихлопнуть их там без церемоний, как тараканов в ловушке. Отступив назад, он схватился за ручку двери, но сделал это недостаточно проворно. Те двое были худые юркие и двигались с быстротой молнии. Когда они проскочили мимо Роджера, он схватил одного сзади за куртку, но грубая ткань выскользнула у него из рук. Обернувшись, он увидел, как оба бегом несутся вниз по дороге.

За гаражом стояло пять-шесть домиков, а дальше дорога круто сворачивала и пропадала между высоких холмов, и обе бегущие фигуры почти мгновенно скрылись из глаз. Не раздумывая ни секунды, Роджер припустился за ними. Его испуг прошел: яркий солнечный свет разогнал все страхи. Больше всего на свете ему хотелось сейчас поймать одного из этих бегущих и притянуть к ответу. Тогда эта мерзкая история выплывет наружу, Дик Шарп будет разоблачен, и все наконец вздохнут спокойно. Роджер опрометью промчался мимо домов и там, где дорога делала изгиб, остановился как вкопанный.

Те двое поджидали его. Теперь он вдруг сразу понял, что это были те самые, что избили Гэрета, и, конечно, они избили бы и его этой ночью, попадись он им в лапы. И убежали они сейчас не потому, что испугались, а потому что хотели заманить его в такое место, где никто не помешает им разделаться с ним без свидетелей. Они стояли всего ярдах в ста от гаража, но место тут было совершенно пустынное. Дорога спускалась вниз в ложбину между холмами, и все трое стояли теперь в этом углублении, у подножия высоких холмов и каменных оград, словно в чаше, полной солнечного света.

Роджер смотрел на этих двоих, а в мозгу у него сами собой складывались слова: „И все было кончено в одну минуту“. Эти слова стояли перед его глазами, словно набранные крупным шрифтом в газете. Роджер был в том состоянии смертельного страха, когда мозг словно отъединяется от тела и фиксирует происходящее как бы со стороны, видит его, точно картину в раме. Так велик был страх, что Роджер почти бесстрастно воспринимал все окружающее. Он отметил про себя, например, что те двое были значительно моложе его — каждому лет по двадцать с небольшим, — и он внезапно почувствовал на плечах весь груз своих сорока лет. Впрочем, ничего юношеского не сохранилось в их внешности. Это не были желторотые юнцы, забияки, которых отводят в участок, где дюжая матрона в полицейской форме делает им материнское внушение, это были закоренелые преступники, настоящие бандиты, от которых пощады не жди. Все с тем же холодным удивлением Роджер подумал; интересно, где это Дик Шарп навербовал таких?

Не произнося ни слова (и тем самым не давая возможности хотя бы уловить акцент), тот, что держал гаечный ключ, двинулся к Роджеру и замахнулся, нацелившись ему в ребра. Роджер успел

отскочить, и ключ просвистел в полудюйме от него. Но человек продолжал наступать, яростно размахивая гаечным ключом, а второй в это время, забежав сбоку, старался прижать Роджера спиной к стене. Спасения не было; в пронизанном солнцем воздухе гаечный ключ вился вокруг Роджера, словно злое насекомое.

Роджер не помнил себя от страха, и в то же время какая-то частица его „я“ бесстрастно регистрировала происходящее и делала выводы. „Что это — смерть? — вопрошала она. — Сейчас они меня убьют? Если убьют, я рад, что мне довелось увидеть зарождение этого дивного дня в горах“.

Второй из нападающих, шофер автобуса, наклонился и поднял камень, отвалившийся от каменной кладки. Он замахнулся, целясь Роджеру в ребра. Страх, животный страх бросил Роджера вперед навстречу опасности; обеими руками он схватил нападающего за горло и сдавил его что было мочи. Используя свое превосходство в весе и продолжая держать человека за горло, Роджер сумел загородиться им от его дружка с гаечным ключом. Он держал шофера автобуса за горло, и оба они бешено раскачивались из стороны в сторону. Шофер молотил его кулаками, куда попало, но большинство ударов не достигало цели. У Роджера появилась надежда, что ему удастся придушить его совсем, и тогда другой, увидав бездыханное тело, испугается и убежит. Он был слишком испуган, чтобы почувствовать хоть малейшее угрызение совести при мысли, что он может убить человека. Сейчас для него это понятие смерти сводилось только к одному: смерть — то, чего он может избежать, если успеет раньше причинить это другому.

Человек с гаечным ключом подобрался к Роджеру с другого боку и ударил его в правое плечо. По-видимому, он норовил сломать ему ключицу и таким образом вывести из строя руку. Но удар был нанесен не очень ловко и пришелся на подкладное плечо куртки, а Роджер, хотя и испугался, горла шофера все же не выпустил, и по всему было видно, что тому приходится плохо. Роджер и сам не знал, так ли сильно сжимает он горло, чтобы доступ воздуха в легкие прекратился. Похоже было, что так, но, быть может, ценой ужасных усилий его жертве все же удавалось как-то дышать. Иначе почему он не теряет сознания?

Тот, другой снова замахнулся гаечным ключом, явно норовя раскроить Роджеру череп. Роджер вобрал голову в плечи и, еще крепче сдавив пальцами горло шофера, что было сил отпихнул его от себя прямо на того, с гаечным ключом, и все трое закачались из стороны в сторону, сплетясь в каком-то кошмарном объятии. Шофер, которого Роджер все еще держал за горло, ловчился ударить его коленом в пах. Роджер отклонился и с силой лягнул его ногой в голень, продолжая держать за горло. „Господи, какое яркое солнце!“ — мелькнуло у него в голове.

Тот, которого он держал за горло, выронил камень, и Роджер увидел, что камень валяется у его ног. Потеряв всякую надежду придушить этого человека, Роджер внезапно отпустил его, нагнулся и подобран камень. Шофер отшатнулся, хватаясь руками за горло, а Роджер со всей мочи запустил в него камнем. Разбить к черту это бледное злобное лицо!

Должно быть, руки уже совсем не слушались его от усталости, потому что он ухитрился промахнуться на расстоянии трех-четырех футов, и камень, никого не задев, пролетел над плечом шофера. В тишине было отчетливо слышно, как он ударился о противоположную ограду, покатился вниз по откосу холма и снова мирно лег на дорогу. Стук упавшего камня подействовал на Роджера как сигнал проигранного сражения. Он вложил в это свое последнее усилие все, а его враги по-прежнему живы — он даже не нанес им серьезных увечий. Теперь они его одолеют. „Овцы слышат, как мы тут возимся? — Прозвучал голос, размышлявший вслух в его мозгу. — Есть им дело до людской драки?“