Зима вороньих масок
Шрифт:
– Ты видел её? – спросил тотчас Гарольд.
– Видел, – закивал Лероа. Неуместная улыбка не сходила с его портрета, хотя, казалось бы, эмоцию эту должен был испытывать Винтеркафф, как охотник, напавший на след жертвы. – Видел. Это старушка.
Известие было обнадёживающим. Так самоотверженно бросившись на поиски названного врага, Гарольд, лишь покидая Реймс, стал рассуждать над тем, что же предпримет он, вдруг повстречай ой формы мора, отличные от джуммы. Настроения Илберта были понятны: при должных осторожностях врачевание болезни представляло наименьшую угрозу для самого доктора, всецело защищенного костюмом – разве что только какой-нибудь агонизирующий безумец намеренно решит причинить вред тому, кто пытается его спасти. Но для этого в арсенале чумного доктора предусматривалось средство защиты в виде тяжелой трости с заостренным
– Ты уверен? – Винтеркафф положил руки на плечи Илберту. Составить точный, правильный вопрос он не сумел из-за волнения. – Точно… уверен?
– Я видел тела, которые не успели похоронить. – Лероа указал взглядом на приблизившегося всадника. – Месье Дженнаро… он показал мне… умерших. Миазмы на шеях и в узлах. Конечности чистые, лёгкие… лёгкие тоже чистые, судя по всему… Это старушка, говорю вам.
– Выражайся ясно. Судя по чему? – не отступал Гарольд. Пальцы его впились в парня, как когти стервятника. – Ты проверил внутренности?
– Я не брал ни инструментов, ни костюма, месье Гарольд, – совсем по-детски сказал Илберт. – Но разве миазмы в узлах не исключают поражения лёгких?
Гарольд прыснул. Нужно было поехать самому и лично всё разузнать. Как можно доверять работу величайшей важности мальчишке?
– При всём уважении, герр Винтеркафф, – заговорил Локхорст, стараясь смягчить диалог. – Не думаю, что это как-то меняет то, чем мы намерены заняться. – Лероа виновато опустил глаза, не устояв под взглядом англичанина, вспыхнувшим безумием. – Мальчику поручалось найти город, с чем, надо признать, он прекрасно справился. А выяснять детали недуга предстоит нам с вами. Разве не так?
– Оставьте его, Винтеркафф, – вмешался Дюпо; тяжёлая рука аптекаря легла Гарольду на спину. Сделав глубокий вдох, англичанин освободил Лероа. Тот поспешил отойти в сторону от греха подальше.
– Прошу меня простить.
– Ваше волнение понятно, – сказал фламандец с участием. – От усталости, стоит полагать. – Отто снова достал свою флягу и протянул Гарольду. – Сделайте три добрых глотка – вот мой вам совет. Это последние, но они понадобятся вам больше, чем мне.
Винтеркафф последовал совету и осушил флягу до капли. Что правда, в нынешнем взволнованном состоянии разум его вряд ли осознавал, что делали руки – с тем же успехом Локхорст мог протянуть ему отвару из зловонных поганок. Результат, однако, не заставил себя долго ждать: вскоре мысли прояснились, а мышцы наполнились бодростью.
Приготовления к отбытию не заняли много времени. Путники надеялись поскорей попасть к очагу и отдохнуть от изнурительного перехода. Даже мулы, сложилось впечатление, поднимались в гору гораздо охотней, чем двигались до этого всю дорогу от самого Парижа.
Проводник, присланный вместе с Лероа, не отличался многословностью. Причиной тому служило чувство неминуемой беды, нависшей над городом; беды, спасения от которой не найти, куда не спрячься. Сам солдат был похож на призрак в чёрных одеждах, а вместо лица носил траурную маску. Тот, кого Илберт назвал именем Дженнаро, состоял на гвардейской службе у лорда Кампо; под тёплой одеждой его звенела кольчуга, а у пояса крепились итальянская чинкведеа. В ходе короткого разговора с финвилльцем отец Фома узнал, что мор унёс жизни трети городского населения. После того, как выпали снега, на помощь никто уже и не надеялся.
Подъём на холм занял около половины часа. Усталость, накопившаяся за дни пути, чудесным образом улетучилась, – напиток Локхорста выполнил своё чудесное предназначение. Гарольд ощутил небывалый прилив сил, сопровождаемый, однако, обильным выделением пота. Но наблюдения за состоянием собственного организма отошли на второй план, а после и вовсе забылись, когда впереди, за белой вершиной, походящей на горб великана, в скудном ночном освещении взору открылся новый пейзаж – город, влекший к себе точно объятия чёрной бездны. Завороженный, Гарольд принялся осматривать местность, где никогда прежде не бывал, и через какое-то время ему показалось, что город отвечает ему тем же изучающим интересом. Безлюдные улицы словно взирали на него сквозь мрак, манили и в одночасье отталкивали, пугали, грозили предупреждающе. Нечто похожее он испытывал лишь однажды – в день, когда впервые прибыл в Париж. Это чувство ни с чем нельзя было перепутать – чувство чего-то неизвестного впереди, чего-то сокрытого тонкой вуалью иллюзий, таинственного,
Город оказался невелик – в общей сложности, в несколько сот домов. Богатые и бедные, окружённые разрушенной, а местами и вовсе ушедшей под землю крепостной стеной, они ютились друг подле друга, будто силой собранные вместе. Узкие улицы, подобно неспешно стекающим в канаву отхожим водам, сходились в единственном сравнительно широком месте – городской площади, заваленной снегом. Вдалеке, на берегу гадючьего тела извивающейся реки, не успевшей пока замерзнуть, куском дёгтя застыл замок, коронованный четырьмя объёмными башнями. Его вид необычайно насторожил Гарольда, и лишь минутою позже он понял, чем именно. Лишённый окон и бойниц, замок был мрачен, как ослеплённый при рождении титан, чья умерщвлённая плоть превратилась в скалу. Вся невообразимая дикость архитектурной мысли сошлись в его формах – неровные выпуклые стены из гигантского булыжника, оскал колоссальных подъёмных ворот, освещаемых парой факелов, и ряд баллист у бесформенных полуразрушенных зубцов на крыше составляли его образ. На выцветших стягах, трепетавших у башен, изображался огненный змий на лазурном поле, чью пасть пронзал упавший с неба волнистый меч. Ров, с трёх сторон защищавший каменное чудовище от неизвестного врага, зиял оскалом кольев, старых и местами обломленных. Вряд ли нечто подобное могли воздвигнуть горделивые римляне, равно как и мастера последующих поколений, проповедующие величие возводимых ими форм. Тайна рождения сей монструозной постройки уходила, вероятно, в самую глубь веков, и Гарольд нисколько не удивился бы, узнай он, что фундамент замка закладывался дьявольскими архитекторами на костях побежденных ими врагов, а раствор замешивался на крови детей во славу диких языческих богов, чьи имена прокляты в веках и забыты. Сам же Финвилль почему-то всегда представлялся Гарольду городом более крупным, чем оказалось то на самом деле. Логично, что папский город, являвшийся, к тому же, центром оживленной торговли в летнее время, должен был привлекать к себе не только различных ремесленников, чьим талантам всегда найдётся работа, но и желающих возделывать землю под протекцией лорда, а также всяческих бродяг и проходимцев, ищущих легкую наживу. Гарольду пришлось признать, он ошибался.
– Это и есть Финвилль? – спросил кто-то позади.
– Божьей немилостью, да, – мрачно ответил Дженнаро, как если бы в том была его вина.
Воздух звенел медью. Одинокий колокол нёс городу весть: чёрный дозор уже близко. Гарольд отыскал взглядом собор – тот возвышался с южной стороны города, как полное противопоставление приземистому угрюмому замку. Его белые стены сливались со снегами, отбрасывая громадную, напоминающую трехпалую лапу демона тень в свете луны. Над фасадной аркой изображался мученик, пронзённый стрелами, и семь ангелов кружились над его головой. На парапетах восседали горгульи, чьи морды застыли в хищном оскале. Центральная башня венчалась четырьмя остроконечными пиками, две боковые имели высоту вдвое меньшую – то ли работы по их строительству так и не завершились, то ли шпили обрушились вследствие плачевного происшествия, о котором сообщал в письме приор Мартин. Река огибала пристроенный к храму невзрачный монастырь, словно чураясь, как нечистая сила избегает святого распятия.
– Там, стало быть, собор Святого Себастиана? – указал в сторону реки отец Фома.
– Верно, – подтвердил Дженнаро. Когда весь отряд поднялся на холм, гвардеец внимательно осмотрел всех присутствующих. Внешность братьев-флагеллантов, по-видимому, вызывала у солдата некие подозрения. – Вы здесь не случайно, значит?
Отец Фома суетливо захлопал по поясу.
– Брат Гратин, где мои… бумаги?
Монах порылся в своей сумке, отыскал там кожаный тубус и протянул пресвитеру.
– Благодарю. – Священник извлёк бережно свёрнутое письмо от приора, прищурился и, перечитав написанное, протянул письмо Дженнаро. Тот изучил сорванную печать и одобрительно кивнул. – Так и есть, не случайно, – сказал отец Фома, отправляя бумаги обратно в футляр. – Кто-нибудь ещё откликнулся?
Гвардеец покачал головою.
– Ваш отряд полон? Отставших нет?
– Все перед вами. Четверо врачей, – поспешил представить Фома, – и четверо мортусов, четверо… трое братьев, – исправился он, вспомнил о покойном брате Луисе, чьё тело находилось в телеге, – и я, скромный и покорный слуга Господа нашего.
– Этих сил… будет достаточно?
Священник посмотрел на Гарольда.
– Вполне, – ответил Винтеркафф.
– В таком случае, мой синьор просит вас начать работу без промедления, – подсевшим голосом промолвил Дженнаро.