Зимний дом
Шрифт:
Но ей хотелось узнать еще кое-что. В последнее время Элен сомневалась даже в отцовской любви. Если он пытался переделать Флоренс по своей мерке, то мог испортить жизнь и дочери. Не потому ли отец мешал ей выйти замуж и обзавестись собственным домом и детьми, по которым она тосковала?
— Адам, моя мать была счастлива здесь?
Хейхоу обернулся и посмотрел на нее. Элен показалось, что в его глазах мелькнула жалость.
— Не знаю, мисс Элен. Понимаете, в ту пору я был мальчишкой. А она пробыла с нами очень недолго. Всего год.
Адам Хейхоу познакомил Элен со своими друзьями Рэндоллами, владельцами фермы, расположенной
У Рэндоллов было трое детей: восьмилетняя Элизабет, шестилетняя Молли и малыш Ной. Пухлый и веселый Ной сразу забрался к Элен на колени; его старшие сестры держались поодаль, глядя на длинные светлые волосы Элен, ее цветастое накрахмаленное хлопчатобумажное платье, и нянча своих кукол. Качая Ноя, Элен восхищалась куклами и спрашивала, как их зовут. Элизабет перестала стесняться, отвела гостью в свою комнату с низким потолком и показала крошечные деревянные колыбельки для кукол, которые Адам Хейхоу подарил сестрам на день рождения.
Когда они возвращались полями, Адам сказал, что Рэндоллы купили ферму совсем недавно.
— Сэмюэл Рэндолл был арендатором Большого Дома. Но его светлость решил продать участок, и Сэму пришлось искать деньги, чтобы купить землю. — Адам протянул руку и помог Элен подняться на приступку у изгороди. — А найти их было нелегко, — добавил он. — Впрочем, кому в наше время легко?
Услышав в голосе Хейхоу странную нотку, Элен бросила на него удивленный взгляд:
— Адам, а у вас самого все хорошо?
Он не торопился с ответом. Пока они шли через луг, заросший лютиками и клевером, до Элен дошло, что за последние несколько лет Торп-Фен сильно изменился. Она считала его неизменным, застывшим во времени, но вдруг вспомнила домики, пустовавшие из-за того, что арендаторы уезжали в города, и заброшенные поля, зараставшие ворсянкой и чертополохом. Когда она была девочкой, в Торн-Фене имелся свой магазин. Элен не помнила, когда он закрылся.
— Адам, — робко повторила она, тронув Хейхоу за рукав. — У вас все хорошо, правда?
— Конечно. — Хейхоу посмотрел на нее, улыбнулся, и смутный страх, одолевавший Элен, тут же испарился. — Только вот спрос на мою работу в последнее время невелик.
Она вспомнила две искусно вырезанные кукольные колыбельки и воскликнула:
— Людям всегда будут нужны хорошие плотники!
В дальнем конце поля приступки не было, и Адам подал Элен руку, помогая перелезть через изгородь. Когда она добралась до верхней перекладины, Адам сказал:
— Гляньте-ка… Вы только гляньте на это, мисс Элен.
Сидя на заборе, она посмотрела на поля и болота, раскинувшиеся во все стороны и напоминавшие огромное лоскутное одеяло. На серебристые рвы и реку, пересекавшие крест-накрест зелено-черный узор. На безоблачный ярко-голубой небосвод.
Адам сказал:
— Мой дед никогда не уезжал из Торп-Фена больше чем на пять миль. Ему это было просто нужно. Мой отец ездил в Эли один-два раза в год и считал его холодным и недружелюбным городом. Когда я в восемнадцатом году вернулся из Фландрии, то поклялся, что больше никогда не брошу дом.
— А я всегда хотела путешествовать, — поделилась Элен давно забытой мечтой. Сидя на заборе, она смотрела на кудрявую голову Адама и чувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. — Но дальше Кембриджа нигде не была.
— У вас еще все впереди, — мягко сказал Хейхоу.
Но Элен так не считала. Ей было всего двадцать четыре года, но она уже смирилась с участью
Седьмого июня Робин и Джо отправились в «Олимпию». В метро они спорили; Джо волновался, а Робин злилась. Когда на лестнице он в последний раз попытался уговорить Робин не ходить на митинг, на котором должен был выступать сэр Освальд Мосли, она круто развернулась и сказала:
— Джо, не понимаю, чего ты суетишься. Я пойду туда, и никто меня не остановит, так и знай!
Джо сдавленно чертыхнулся.
— Тогда не отходи от меня. Если начнется свалка, мы тут же уйдем. Обещаешь?
Она согласилась на это скрепя сердце. В «Олимпию» они прошмыгнули через боковой вход. Проходя мимо фаланги фашистов в черных рубашках, черных брюках и высоких черных ботинках, Джо спрягал камеру в складках куртки. Речевки антифашистов на таком расстоянии были едва слышны. Все проходы в зале были заполнены народом; у каждого ряда стоял самодовольный распорядитель в черной рубашке, заложив руки за спину и угрожающе глядя на публику.
Когда затрубили фанфары, Джо под курткой вставил в камеру пластинку. Сэр Освальд Мосли вышел в сопровождении четырех светловолосых молодцов и отряда чернорубашечников с флагами. Когда колонна медленно вышла на авансцену, аплодисменты перешли в оглушительную овацию. Все вокруг Робин вытянули ладони в фашистском приветствии. Наконец Мосли поднял руку, призывая к тишине. А затем в задней части зала прозвучали голоса, сначала нестройные, а потом объединившиеся в хор:
Гитлер и Мосли — это война! Гитлер и Мосли — это война!К протестовавшим метнулся луч прожектора и выхватил их из толпы. Распорядители двинулись к ним, вытащили из кресел и вышвырнули из зала. Затем сэр Освальд Мосли начал свою речь.
Позже Робин поняла, что ничего важного он не сказал. Что его обещания были туманными, обвинения неконкретными, а те, кого он обвинял прямо, уже давно были козлами отпущения. «Мы противопоставим анархии коммунизма организованную силу фашизма… Фашизм соединяет динамичное стремление к изменениям и прогрессу с властью, дисциплиной и порядком, без которых нельзя достичь ничего великого…» Бессмысленные, пустые слова произносились с таким жаром, с такой страстью, что обладали почти гипнотической силой. Отвращение не мешало Робин понимать, на чем основано его влияние на толпу. Это была та же сексуальная энергия, сила, затрагивавшая не интеллект, а примитивные инстинкты. Выкрики с мест продолжались; насилие, которое следовало за этими выкриками, производило тошнотворное впечатление. Луч прожектора осветил человека, сидевшего всего в нескольких рядах от них. Джо встал; когда он щелкнул затвором, блеснула вспышка. Мосли продолжил речь, но шиканье усилилось. Рев толпы перекрыл его слова — что-то о международных финансах, еврейских банкирах и советской угрозе. Несколько чернорубашечников схватили шикавшего, выволокли в проход, избили руками и ногами, а потом выкинули из зала. Последовала еще одна вспышка, и в ту же секунду Робин перехватила взгляд одного из распорядителей, устремленный на Джо.