Зимний Мальчик
Шрифт:
А потом меня прошиб ледяной пот.
Моим девицам захотелось петь!
Нет, я не против пения, как такового. Перед своим братом-студентом они поют вполне сносно, а если я в коренниках, даже и хорошо. Но здесь! В одесской опере! Нет, в Одесской Опере!
Ведь потом не простят себе позора. И мне не простят. Но то потом, а сейчас, разгоряченные праздником, вином, вниманием и общей певческой атмосферой, они захотели показать, что тоже не лыком шиты.
Пришлось идти на амбразуру грудью. Гранат в запасе не имелось.
— Для прекрасных дам прошу позволения исполнить одну песню. Только одну — успокоил я.
— Просим,
Я подсел к роялю (разумеется, в малом буфете был рояль, это обязательно), начал тренькать. А потомзапел. «I can’t live if living is without you».
Родительскую школу не скроешь. Меня стали слушать внимательно и всерьез. А пожилой одессит подошел к роялю, подсел и показал мне, мол, встань и пой. Был он мастером, даже гроссмейстером: играл не только прошлое, но и будущее песни. Может, конечно, и слышал её прежде, но не думаю.
Стоя петь куда как лучше. Голос мой если и не противный, то всё равно громкий. Шесть октав. И видят ангелы или демоны, я старался. Весна ли, настроение, сама Опера тому причиной, но я показал всё, что умел, и даже то, чего не умел никогда.
Мне подпевали, и кто подпевал — солистки Одесской Оперы! Слов они не знали, поначалу обходились «ля-ля-ля», но потом запомнили, что тут запоминать.
В общем, Черноземск я не посрамил.
И тут же засобирался. Этому меня тоже научили родители: уходить нужно тогда, когда уходить совсем не хочется. В памяти остается последнее, вот и я в памяти присутствующих останусь ярко-горящим метеором, а не упавшим на землю камешком. При прощании аккомпаниатор спросил, что за музыка, не моя ли? Увы, не моя, случайно услышал по радио. А слова? Слова чьи, тоже не знаю, но текст могу записать. А за русским — обращайтесь к Ольге, она в нашей команде поэт.
На роскошной «Испана-Сюизе» с аистом на капоте («нет, нет, никаких пешком, я настаиваю!» сказал директор оперы) нас вернули в отель как раз к полуночи. Ну, получасом позже. Немного прокатились по Одессе. Видели узенький серпик Луны, опускающийся в море, огни кораблей на рейде, дышали морским воздухом.
Девицы обратную дорогу молчали. Дуются, что я им не дал выступить?
В номерах — букеты цветов. И бутылка шампанского От Оперы. Одесса!
— Ты уж Чижик, прости нас, — сказала Ольга.
— Дуры мы, дуры, — подхватила Надежда. — Куда полезли — петь в Опере! Стекляшками перед бриллиантами хвастать хотели.
— Никакие мы не стекляшки, — возразил я.
— Не утешай, Чижик, дуры-то мы дуры, но не до такой степени.
— Не стекляшки, — повторил я. — В пении нам, конечно, с Оперой не тягаться. Но жизнь — не только пение. Мы в другом сильны.
— В чём? — спросила Надежда.
— А вот это самое интересное в жизни — найти, в чем ты силён.
— Ты, Чижик, и в пении… Хоть сейчас на эстраду.
— Да не хочу я на эстраду, — сказал я. Честно сказал. И мне поверили. Раскупорили шампанское, гулять, так гулять, и встретили наступивший праздник не в сожалениях, а в радостях.
Наутро голова не болела. Ничего не болело, кроме руки, искусанной крысами, да и та прошла, стоило мне сделать утреннюю зарядку. Отлежал я её во сне, отсюда и крысы. И да, шампанское тоже не для меня, пора бы понять.
На первую половину дня у нас тоже было дело, хоть и красный день календаря. Теперь главной была Бочарова, поскольку сегодня
Это была её идея: вызвать на социалистическое соревнование одесситов. В чем, собственно, заключалась суть этого соревнования, я не знал. Но догадывался. Есть города побратимы, есть университеты-побратимы, почему бы нам и не побрататься с одесским мединститутом? Институт за, горком комсомола тоже за, и партия сказала — можно! И вот Надежду, как инициатора, назначили ответственной и послали в Одессу за счет комсомола. Думаю, здесь и Ольга перед кем нужно словечко замолвила. Уверен.
Надежда поддерживала нас вчера, комсомол всегда придаёт силы. Мы были с ней сегодня. На актив пришло человек сто, это несмотря на праздник. Поговорили о комсомольских делах, затем мы с Ольгой рассказали о «нашем творчестве», отвечали на привычные вопросы, местные поэты передали Ольге свои творения для рассмотрения, а под конец огорошили вопросом, не мы ли этой ночью выступали в Одесской Опере.
Надо же! Вот и верь, что добрая слава лежит. Одесса ведь город большой, считай, миллионник (считай, не считай, а всё равно миллионник, говорят одесситы) — а здесь уже знают. Ну да, мама одного из присутствующих была вчера на ужине, вот и рассказала сыну. а он раззвонил остальным.
Мы признались, что трошки було. А не споем ли мы сейчас? Нет, сейчас не споем. Не в голосе мы с утра. Давайте мы, то есть студенты черноземского института, приедем к вам осенью с концертом? А потом и вы к нам? И напоёмся вволю, и вообще!
А давайте, согласились одесситы. Куда как лучше осенью с концертом ехать к морю, чем копать картошку. Ну, и одесситов мы тоже принять сумеем, хоть и море наше рукотворное.
И мы расстались в ожидании новых встреч. Молодец, Надежда, результат превзошла ожидания. И дома к ней никто не придерется, что ездила на чужой счет. На свой! И очень удачно!
Погуляли по городу. Прокатились на трамвае («что б вам так доехать, как вы купили билет!»), спустились к морю, поели в припортовой кафешке горячих кур с вертела (очень вкусно), и, немного отдохнув и собравшись с силами, одолели потемкинскую лестницу. Все считали ступени, и получили три результата — сто девяносто пять, сто девяносто восемь и сто девяносто четыре ступеньки. Погуляли по приморскому бульвару до воронцовского дворца, и еще, и еще, и ещё. Было сытно, солнечно и тепло, а чего больше желать комсомольцам? Мне больше всего понравились не лестницы, не дворцы, и даже не море, а сами одесситы. А одесситы были в ажитации. Одни уезжали, другие оставались. Уезжавшие надеялись на лучшее, остающиеся верили в лучшее, но и те, и другие излучали оптимизм. Кровь у них, что ли, чуть горячее, разум чуть быстрее, душа ли чуть добрее, но было мне здесь хорошо. Да и девушкам тож.
Вернулись в гостиницу, чуть отдохнули, и уже в шестнадцать часов двинулись к аэропорту. Жалко улетать, а нужно. Ничего, приедем осенью. На премьеру нашей оперы и с концертом нашего института. Тогда и в море купаться будем, сентябрь тут благодатный, и на Привоз сходим, и в иные славные места.
Опять полёт (это хорошо), опять приземление (а это и совсем хорошо), «ЗИМ» ждал нас в целости и сохранности, и вот мы ехали в Черноземск, совсем неторопливо не только по сравнению с самолетом, а и с обыкновенными автомобилями. Не хотелось завершать такую славную поездку.