Зимний Мальчик
Шрифт:
Только я поменял ленту и пустил первую очередь (триста знаков в минуту — это немало, хотя и не предел), как в кабинет зашли девочки. Как зашли? Обыкновенным путем. Дверь-то я оставил открытой. В ожидании гостей. У нас здесь не город, чужие не ходят. А ходит милицейский патруль. Он, конечно, не за моим домом следит, за обкомовскими, но, получается, и за моим. А ещё я резервный ключ храню на даче Андрея Николаевича. На всякий пожарный случай. Пусть будет, вдруг я свой потеряю, и вообще.
В конце концов, я
— Мы тебе не мешаем?
— Вы мне помогаете, — и я передал им стопку писем.
Поработали четверть часа. И пошли пить чай. Самовар как раз закипел. Он, самовар, когда закипит, начинает присвистывать. Очень удобно.
— Мы тоже думаем пишущую машинку завести, — сказала Ольга.
— Дело нужное, — согласился я.
— Какую модель посоветуешь? Как твою, «РейнМеталл»?
— Можно и «РейнМеталл», бывает в комиссионках. Или «Эрику».
Желание обзавестись пишмашинкой меня не удивило. Ольга поэт, для неё это профессиональный инструмент. Ну, и пишут Ольге ничуть не меньше, чем мне. Больше. Особенно солдаты и сидельцы. Почта к Ольге на мой адрес приходит. Обкомовские адреса светить вот так просто не рекомендуют, а мой — пожалуйста.
— А как тебе «Москва»? Мы в магазинах «Москву» видели.
— Если печатать мало, то можно и «Москву». Но в ней клавиши потуже. Пальцы быстрее устают. Мужская машинка.
— Ты быстро печатаешь. Долго учился?
— Не очень.
— А вот за сколько ты можешь напечатать, скажем, двадцать страниц?
— Ни за сколько. Этим занимаются в машбюро. Двадцать страниц — это рублей пять или около того. За срочность надбавка. Можно просто договориться с машинисткой.
— Нет, я по времени.
— Часа два, два с половиной, если текст плотный. Только у меня таких текстов нет. И вряд ли будут. Откуда? Ты что, Ольга, роман затеяла писать? Тогда только «Эрику» покупай. А я тебе учебник по машинописи дам. Нормальный учебник, сам по нему научился.
— Учебник — это хорошо… — но энтузиазма я не услышал.
Чай был выпит, пирожные, домашние «картошки», съедены.
— У нас к тебе дело, Чижик. Мы тебе хотим кое-что почитать дать. Особенное.
— «Пикник на обочине»?
— Нет, «Пикника» у нас нет. У нас есть…
— Погодите, девочки, погодите. Сеанс логической магии с последующим… — Я встал из-за стола. Подошёл сначала к Наде, одна ближе. Обнюхал волосы. Шампунь «С хной». Точно так же подошел к Ольге. Шампунь «Московский».
Вернулся, сел, состроил печальное лицо.
— Так и знал.
— Что ты такое знал, Чижик!
— То самое. Знаете, чем от вас пахнет?
— Ничем таким от нас не пахнет, — сказала Надя.
— Шампунем, — сказала Ольга.
— От вас пахнет тайной, — сказал я.
— Ну, может быть. Немножечко.
— Не очень хорошей тайной. Не буду тянуть, скажу прямо, —
— Ну, Чижик. Сейчас мы тебе наваляем.
— Ладно, не буду мучить. Логика подсказывает, что пахнет от вас Солженицыным.
Если бы я вдруг достал из шляпы кролика, они удивились бы меньше. Хотя у меня и шляпы никакой нет. Завести, что ли?
— Но как?
— Но как ты узнал, Чижик? — вторила Ольга.
— Логика. Логика и наблюдательность. Вам, а скорее, только Ольге, дали «на почитать» что-нибудь солженицынское, я прав?
— Ну, прав, но как…
— Причем попросили размножить и передать дальше. Чтобы народ читал и проникался. Я опять прав?
— А, поняла, это ты по нашим вопросам о машинке догадался! Но почему Солженицын?
— И по машинке тоже, — не стал спорить я. — Поскольку купить, это одно, а научиться печатать — немножко другое, я понял, что время поджимает. В простых случаях можно просто отдать текст в машбюро или машинистке. Если это не делают, значит, дело тайное. Итак, мы имеем как бы тайный текст, это первое, текст с заявкой на высокую художественную ценность — это второе…
— Почему «с заявкой высокую художественную ценность»? — перебила Ольга.
— Потому что обратились к тебе. За порнушку ты бы не ухватилась. Вряд ли.
— Спасибо и на этом.
— Продолжу. Поскольку на дворе тысяча девятьсот семьдесят третий год, логично предположить, что речь о Солженицыне. Девять против одного. Нобелевский лауреат, чьё творчество скрывают от народа — к вам обратились с примерно такими словами.
— И не примерно, а с точно такими, — призналась Надя.
— И вы решили подставить под это бревно свои девичьи плечи.
— Почему бревно? — обиделась Ольга.
— Хорошо, не бревно. Впряглись в бурлацкую бечеву — годится? Тянуть корабль Солженицына по матушке по Волге. Так ли, иначе, понесли правду в народ. Обыкновенное дело. Всем почему-то кажется, что народ дурак, но стоит только ему разъяснить, дать почитать брошюрку или романище, и тут же… ладно, не об этом речь.
— Но Солженицын…
— Просто к сведению: в начале шестидесятых рассказы Солженицына публиковали в «Новом Мире». В пяти номерах, что ли. Сама понимаешь, Оля, это много для начинающего автора.
Надя посмотрела на Ольгу — в писательских вопросах Ольга авторитет.
— Более, чем много, — нехотя подтвердила Ольга.
— Но как-то позабылись рассказы. И быстро позабылись. «Ивана Денисовича» разве что помнят, и то из-за сюжета, зэк в советском лагере — это необычно. А что, как, почему — забывается сразу. Ну, я не об этом. На вкус и цвет товарищей нет. И то, что ему за эти рассказы «Нобелевскую» сразу дали, будем считать, не при чем. Буржуйская премия, кому хотят, тому дают. Наше дело сторона. Тут другое нехорошо.