Зимний Мальчик

Щепетнёв Василий

Глава 18

СВОБОДНЫЙ ТРУД

21 апреля 1973 года, суббота

Саженцев привезли всего ничего. Четыре. Остальные то ли в пути потерялись, то ли их и вовсе не было. Или добрым людям раздали. Последнее лучше всего, какая разница для планеты, где вырастет дерево — на пустыре у общаги, или на даче хорошего человека?

Четыре саженца на пятнадцать человек — смех один. Но смеяться нельзя. В день Всесоюзного Ленинского Коммунистического Субботника работать нужно, а не смеяться. Токари точат детали,

каменщики кладут камни, научные сотрудники перебирают гнилую картошку, почтальоны разносят почту. И всё — безвозмездно. Сегодняшний заработок будет перечислен на строительство объектов соцкультбыта, без конкретики.

А у нас, у студентов, и заработка-то никакого нет. Со студенческой стипендии брать как-то не с руки, а отдавать и подавно. Вот и сажаем безвозмездно деревья. Поручили нашей группе. «Аллея первокурсников». Думали, хотя бы по парочке на брата посадим, а получается вон оно как.

Остальной курс кто мусор в Детском Парке убирает, кто аудитории отмывает, кто просто на подхвате.

Поскидали смокинги, взяли лопаты в руки… То есть смокинги не трогали, пришли уже в полевой одежде, а лопаты, что лопаты… Рутрум вульгарис, лопата обыкновенная, проходили. Необходимая вещь для сокрытия неудач и промахов. У каждого врача свой огород, и что закопано на том огороде, обывателю лучше не знать.

Мы-то не врачи, мы только учимся.

Ямки под саженцы вырыть — дело и нехитрое, и нетрудное, и недолгое. Пять на четыре не делится, ну да не беда. Пятого, Игната Шишикина, послали за пивом, четыре джентльмена вырыли по ямке, десять юных леди посадили деревца.

Всё равно шансов прижиться у них немного. Почки на деревьях уже распустились, а это, как авторитетно сказал простой человек Конопатьев, знак, что время прошло.

Но мы старались. Сходили в общагу за водой, принесли по ведру на деревце, полили, а дальше уж дело природы.

Аллея первокурсников выглядела жалко. Да никак не выглядела. Её, аллею, решили создать три года назад, и то там, то сям торчали засохшие палочки, те, что высаживали год или два назад первокурсники вроде нас. Теперь-то они на втором, на третьем курсе, прежние первокурсники, но дело их продолжают новые поколения.

Вернули инвентарь в общежитие.

У института два общежития. Одно старое, рядом с самим институтом, другое новое, у края пустыря. В будущем этот пустырь собираются застроить, и найдется на генплане местечко для аллеи, нет — никто не знает. Однако есть распоряжение — сажать, вот нашу группу и отправили сюда. Хотя в общежитии живет один Шишикин, который как раз вернулся с пивом.

— Хватило только на пятнадцать бутылок, — доложился он, — потому что не «Жигулевское», а «Мартовское».

Но пить пиво на виду всей общаги не хотелось. Оно хоть и слабо, но алкогольное. Да и рано, полудня нет. Вся страна в трудовом порыве, а мы тут расслабляемся.

Но что делать? Время Ч — два часа пополудни, к двум часам мы должны собраться у института и отчитаться о проделанной работе. Озеленение приписанной институту территории.

Поехали в городской парк отдыха, что в трех трамвайных остановках. По случаю субботника билетов с трудящихся не требовали, денег за проезд не брали. Для поддержания энтузиазма и демонстрации перспектив — как оно будет при коммунизме.

В парк

ехали не мы одни: кто-то с лопатами и метлами только собирался потрудиться, кто-то с пивом или чем покрепче — предаться отдохновению.

Парк у нас полудикий. Когда-то, ещё до войны, в нём было всё, что полагается парку отдыха: Зеленый театр, парашютная вышка, качели, карусели и даже планетарий. Война до Чернозёмска не дошла, Воронеж не пустил, стал неколебимой стеною, но средств поддерживать парк, понятно, не было, и он долгое время пребывал в запустении. А сейчас в нём решили построить сельскохозяйственную выставку, вроде московской. Поменьше, конечно, но тоже знатную. Экскаваторы, бульдозеры и прочая тяжелая техника рычала и гремела, создавая новую реальность, потому мы прошли дальше к Пионерской Горке, где, по преданию, первые пионеры Черноземска приветствовали когда-то дедушку Калинина.

Прошли чуть дальше, в рощицу, сели на поваленное дерево и стали отдыхать.

— Давайте пить пиво, как его пьют немцы, — предложил Суслик.

— А как они его пьют? — поинтересовался простой человек.

— Сейчас половина двенадцатого, так?

Все посмотрели на часы.

— У нас два часа, раньше половины второго уходить не будем. Вот последний глоток пива и нужно сделать в половину второго.

— Одну бутылку — и два часа?

— Столько, сколько нужно. Важен процесс.

— А как же баварские желудки? — спросила Надежда. На лекциях по анатомии нам рассказывали про то, что баварские немцы пьют по десять литров за вечер, отчего и сердце, и желудок раздувает до бычьих размеров.

— Так то в пивной. И это было давно, до войны. Сегодня немец — человек расчетливый, лишнего не выпьет. Нет, если угостят… Но в условиях ограниченных ресурсов он сумеет получить удовольствие от каждой капли.

И мы стали пить пиво по-немецки. Если глоток маленький, десять кубиков, бутылка — пятьдесят глотков. Получается, по глотку в две-три минуты. А остальное время — радоваться жизни и разговаривать. О чем разговаривать? О самом простом, естественно. О смысле жизни.

— Посадить дерево исполнено, — сказал Женя. — Осталось построить дом и вырастить сына.

Стали небойко спорить, с чего начать, с дома или с сына. Логика призывала — с дома. Где иначе сына растить, в чистом поле? А практический опыт говорил, что дома можно не построить вовсе, или построить тогда, когда сын уже просто не получится. В силу естественно-биологических причин. Построил и умер. От старости.

— Это смотря что строить. И как. И где. Если поехать в Сибирь, или в Нечерноземье, или…

И все почему-то посмотрели на меня.

— Дикий Запад, золотая лихорадка, индейцы — это все очень романтично, — согласился я. — Или, в нашем случае, нефтяная лихорадка: сибирские месторождения, Саяно-Шушенская ГЭС, да мало ли всесоюзных строек на карте. И да, квартиру там дадут. Со временем. Но разве смысл жизни в казенной квартире?

— Тебе легко говорить, — сказала Гурьева. — Ты с родителями не живешь, у тебя…

— Именно потому и говорю. Когда у человека тесная обувь, кажется, всё бы на свете отдал ради обуви просторной. Но, получив растоптанный сандалет, понимаешь, что обувь стоит много дешевле всего на свете. Квартира — та же обувь, размером только больше.