Зимний Мальчик
Шрифт:
— Видишь, места много. Можешь сделать его блондином, брюнетом, даже рыжим. Узнать, любит ли он песни, и если любит, то какие. Обозначить отношения в семье, с односельчанами, с девушками. Ну, и что захочешь. Он твой.
Идём дальше.
Я взял лист ватмана и стал рисовать.
— Это сцена номер один. Условная — очень условная — землянка. Здесь располагаются бойцы взвода. Стол, на столе котелки, в углу нары, печурка — именно печурка, в землянках непременно печурки. Тесные. Что нужно — подрисуешь сама.
Затем я взял шахматы.
— Ладья — это старшина, конь — бойкий одессит, слон — молодой лейтенант, пешка — Гаврила.
— Ты меня удивляешь, — сказала Ольга. — Откуда ты знаешь, что пьесы пишут именно так?
— Пьесы пишут по-всякому, а этот способ я прочитал как-то в старом журнале. Не хуже других способ. В шкафу — шеститомник истории Великой Отечественной. Про Малую Землю немного, но хоть что-то. Для базиса.
— Твои книги?
— В библиотеке дали. Из уважения, энциклопедии на дом запросто не дают. Можешь здесь работать, можешь у себя. Где удобнее.
И я пошел дышать на балкончик.
Время ещё раннее: сегодня было всего две пары, а третью, по случаю болезни всей кафедры химии, перенесли на неопределенный срок. Говорят, восьмого числа химики скромно отметили надвигающийся праздник. Немножко водки, немножко грибочков домашнего консервирования. И теперь в инфекционной больнице их спасают от ботулизма. Грибы — это лотерея с двойным исходом. Будем надеяться, что всё обойдется неделей на больничной койке. Или двумя неделями.
А мы вернулись в Сосновку. Работать. Раз уж есть возможность и желание.
Но вот у меня работы особой нет. Внушить уверенность Ольге и…
Я спустился в мастерскую с коробочкой в руках:
— Вот пуговицы, может, и пригодятся, — сказал Бочаровой. Та все ищет какие-то особенные пуговицы, прямо как Семен Семенович Горбунков. Вообще, Надя к шитью привязалась, как Достоевский к рулетке. И у неё получается. Ольга — та поспокойнее, ну, ещё и пьеса висит, а Надя взялась шить платье из панбархата, что, как я понял, труба повыше, панбархат это не ситчик.
Пуговицы я нашел через театральную костюмершу. Та, конечно, сама не шьет, но знает, где достать.
Ну, я и достал. Хотя и странно, что такой пустяк, как пуговицы, нужно доставать.
— И вовсе не пустяк! — заявила Надя, забирая пуговицы. — В человеке всё должно быть прекрасно, а ты представь, что с брюк срежут пуговицы, что будет?
Пришлось согласится. Брюки без пуговиц — это шаровары. Я так думаю. Могу и ошибиться. А не построить ли мне, кстати, шаровары?
Но искушение я преодолел. По крайней мере, сегодня.
Пошел в гостевую комнату вздремнуть. Привык днем спать, хоть полчаса, да в покое. Днем я во сне и не горю, и крысы меня не жрут. Сны самые обыкновенные. Сегодня, к примеру, приснилось, будто я на космической станции летаю вместе с американцами. Летаю буквально, невесомость же. Иллюминаторы огромные, а в них звезды и Луна, причем Луна близко — видны кратеры, сотни и сотни. А вот Земля далеко, меньше Луны, но тоже большая.
И американец говорит мне по-русски:
— Мишьенька, к тебье гость пожаловал!
Какой в космосе гость,
Медвежонок умильно тянет лапу, прося космический тюбик с космическим киселём, малиновым, что я держу в руках, видно, есть хочет. И я хочу, но гостю — лучшее.
— Мишьенька, просыпайся, к тебье гость пожаловал! — снова говорит американец, но это уже не американец, а Вера Борисовна меня будит. Осторожненько так. Издали. От двери.
Я встал, чувствуя, как покидает меня невесомость, и тело обретает тяжесть.
— Какой гость? Кто? Где? — задаю сразу три вопроса.
— Твой одноклассник… то есть одногруппник. В гостиной. С ним девочки.
Вот как.
Надеваю бархатную курточку, повязываю желтый бант. Их, бантов, у меня три — красный, желтый и зелёный.
Причёсываюсь, хотя пострижен так коротко, что и причёсывать нечего. Чеши, не чеши, а на голове хоть гопак пляши, говаривала бабушка, оболванивая меня под Котовского. Чтобы за лето голова витаминов набралась от солнца. И стала крепче.
В гостиной меня ждал сюрприз. Даже два. Первый — это Игнат Шишикин. Сегодня он на занятия не пришел, подумали, заболел. А вот ко мне пришел. С чего бы? Второй сюрприз — Надежда в новом платье. С новыми же пуговицами. Выглядит как Наташа Ростова на балу. Роскошно и трепетно. Удалось платье, И рядом Ольга, в руках блокнот и карандаш. Всё правильно, вдруг Гаврила заглянет.
— Какими судьбами? — спросил я Игната. С Игнатом отношения у меня прохладные. Как вчерашние чебуреки.
— Да… Разговор есть. Личный. С глазу на глаз, — и неожиданно добавил: — пожалуйста.
— Пройдем, если с глазу на глаз, — я провел его в кабинет. Усадил на стул. Закрыл дверь. Сел сам.
— У меня… У меня ситуация, — начал Игнат. — Понимаю, это только моя ситуация, но…
— Я слушаю, слушаю.
— В общем, у меня есть девушка. В Тбилиси. И да, её зовут Нина. Нина Гуриели. У нас в Тбилиси не так, как в России. У нас девушки слушают родителей. Ну, не все, но многие. Очень многие. А родители хотят, чтобы она вышла замуж. Да, за Вахтанга. Вахтанга Гулиа. Не важно. А она не хочет. Но кто спрашивает. Так вот, я на ней женюсь. Она согласна. Её родители нет. Мои родители тоже нет. Для её родителей я голодранец. Потом, когда стану врачом, всё переменится, но пока голодранец. А для моих родителей Нина тоже не ахти какой подарок. В общем, бедная. Ну, не прямо чтобы совсем, но для жены врача — бедная. Хотя я и не врач. Пока. И стану, понятно, не скоро. И потому, если мы поженимся, родители от нас отвернутся. От нее и от меня. Ну, не совсем отвернутся, а как бы. На год, на полтора. Потом увидят, что всё хорошо, и привыкнут. Потом. Но мы должны пожениться, немедленно. И перебраться сюда, в Черноземск. Иначе ей там житья не будет. Я тут уже и комнатку присмотрел, и на работу договорился, санитаром на скорой, но срочно нужны деньги сейчас. Слетать в Тбилиси, обратно с Ниной, устроиться — ну, с этим справлюсь, но вот чтобы срочно поженили, то есть брак зарегистрировали, ну, без месяца ожидания, надо заплатить людям. А без этого, без регистрации, совсем нехорошо будет, позор. Такие обычаи в Грузии. Строгие.