Зимняя бегония. Том 2
Шрифт:
– Пой хорошенько, не разрывайся, а то упустишь свое!
Шан Сижуй с поклоном принял его наставление.
Когда дело касалось людей, которым Шан Сижуй поклонялся, нрав его менялся необычайно: он становился благочестивым, будто последователь Будды, отбрасывал прежнее безрассудство и несговорчивость вперемешку с упрямством. Взять хотя бы Хоу Юйкуя: если кто другой сказал бы Шан Сижую подобную фразу, когда он, охваченный воодушевлением, исполняет новое, он непременно бы ответил:
– Пекинская опера – это театр, и опера куньцюй тоже театр, с какой стати исполнение куньцюй означает проявление непостоянства? Что я пою, тебя вовсе не касается!
Однако
Как-то раз за обедом, когда на столе стояли лишь вчерашний куриный бульон с китайской капустой да тушеный соевый творог в соусе, совершенно безвкусные, Шан Сижуй взбаламутился и принялся докучать Чэн Фэнтаю:
– И где мой Юань Сяоди? Ты ведь обещал!
Чэн Фэнтай отложил палочки и, прищурившись, взглянул на него:
– А чего это ты зовешь его своим? Он ведь больше не выступает, как это он мог стать твоим?
Шан Сижуй не поддержал эту тему, а продолжил шумно требовать встречи с Юань Сяоди. Чэн Фэнтай, сделав вид, что вовсе не забыл об обещании, невозмутимо проговорил:
– Он в последнее время очень занят, я условился с ним, через день-другой должны увидеться. Давай-ка выберем место с хунаньской кухней [12] ! А ты поразмысли пока, о чем будешь с ним беседовать при встрече.
12
Хунаньская кухня (кит. ???) – одна из восьми региональных кухонь Китая, известна своим острым пряным вкусом.
Шан Сижуй поднялся, выудил из горшочка куриную ножку, голыми руками растрепал ее на части и принялся есть, обмакивая мясо в соевый соус, всем своим видом напоминая деревенского разбойника.
– Я совсем не знаю, о чем с ним говорить, пожалуй, и вовсе говорить не буду.
Чэн Фэнтай нахмурился и сказал, едва не смеясь сквозь слезы:
– Ты бы сперва изменил манеры за столом. Юань-лаобань – человек благовоспитанный, так ты его до смерти напугаешь.
Шан Сижуй отер рот тыльной стороной ладони.
– Разве я могу есть так на людях? Шан-лаобань тоже человек благовоспитанный.
Чэн Фэнтай, разумеется, нисколечко ему не поверил.
В день встречи благовоспитанный Шан-лаобань явился со складным веером в руках, на нем был серо-синий шелковый халат. Жил он просто, и все его украшения в обычные дни – капля масла, втертая в волосы, новая одежда да красивый веер. Однако благодаря очаровательной наружности ему стоило слегка принарядиться, чтобы тут же засиять особой чистотой и изяществом, он точь-в-точь походил на стеклянную статуэтку.
Когда они пришли в ресторан, Юань Сяоди уже ждал их за столом. Вовсе не потому, что они опоздали, это Юань Сяоди пришел пораньше. Он сидел с чинным видом, попивая чай, – истинный коммерсант, руководствующийся конфуцианским этикетом.
Юань Сяоди был из тех актеров, что поднялись с самых низов, он уже привык к гонениям, и оттого, что был выходцем из актерского сословия, зачастую принижал себя. Ему неважно было, какой головокружительный успех поджидал его, с людьми он всегда оставался скромен и осмотрителен. И даже сейчас, когда он ушел
Когда Шан Сижуй завидел Юань Сяоди, ноги его словно приросли к полу. Чэн Фэнтай толкнул его в спину, заставляя сесть, а сам учтиво приветствовал Юань Сяоди. Юань Сяоди сразу же приметил Шан Сижуя, ведь их, людей, выступающих в театре, отличает особая выправка: в сравнении с обычными людьми они двигаются грациознее, манера держаться у них живая и свободная, совсем как плывущие облака над текущей водой. Что бы они ни делали, выглядят так, будто играют на сцене, взмахивая струящимися рукавами или изящно складывая пальцы, из толпы их выделяет блеск в глазах.
Юань Сяоди, наблюдая за Шан Сижуем, спросил с легкой улыбкой:
– А это что за господин?
Чэн Фэнтай взглянул на Шан Сижуя:
– А это мой… дружок Тянь Саньсинь, любит слушать оперу. Все время доставал меня вопросом, когда сможет вас увидеть, вот я захватил его с собой сегодня. Вы уж не обижайтесь! – Чэн Фэнтай с легкой руки разобрал имя Шан Сижуя на части, придумав ему новое. Шан Сижую тут же стало неловко, что еще за Тянь Саньсинь, вот уж и правда неблагозвучное имя. Но он приветствовал Юань Сяоди, нисколько не изменившись в лице, словно скрываться под чужим именем и обманывать людей вошло уже у него в привычку.
Юань Сяоди сказал:
– Кажется, я уже где-то видел молодого господина Тяня. Если вы страстный театрал, мы наверняка встречались на собраниях общества «Грушевого сада», – договорив, он с улыбкой кивнул Шан Сижую, а затем принялся обсуждать с Чэн Фэнтаем дела.
Чэн Фэнтай изо всех сил старался направить разговор в сторону театра, но Юань Сяоди, по-видимому, ничуть не желал говорить об опере, только и знал, что обсуждать, какие узоры на новых шелковых тканях будут в моде в этом году. Шан Сижуй молча сидел рядом с покрасневшим лицом, украдкой бросая на Юань Сяоди беспокойные взгляды, совсем позабыв о еде. Чэн Фэнтай, заметив, в каком он состоянии, нашел это забавным, решил наконец не ходить вокруг да около и прямо сказал:
– Дела у вас, господин Юань, идут прекрасно, а спектакли ваши еще лучше. Когда я слышал, как в том году вы выступали с «Нефритовой шпилькой» и декламировали строчку [13] «По телу холод расползается», кто мог бы подумать, но тогда я в самом деле почувствовал, что тело мое сковал холод. Вы истинный бог театра! Что за непревзойденное мастерство! А та строчка «О небеса!», ах, какая непередаваемая экспрессия!
Обернувшись, Шан Сижуй уставился на Чэн Фэнтая свирепым взглядом – очевидно же, что это было его суждение, а Чэн Фэнтай незаконно присвоил его себе.
13
В китайской музыкальной драме в противовес пению присутствует также декламация.