Зимняя мантия

Чедвик Элизабет

– Но ты, по крайней мере, испортил его тунику, – заметил Уолтеф.

– Точно, – кивнул он и улыбнулся. – Я задел его самолюбие, а у него это самое больное место.

В море было холодно и неуютно, но плавание оказалось коротким. Они высадились в Саутгемптоне и оттуда направились в Вестминстер.

В Англии настроение Вильгельма изменилось. В Нормандии он знал о подавленном восстании только из рассказов и писем, а сейчас он мог все видеть и слышать сам, и это ему не понравилось. Те его бароны, у которых были свои интересы в Англии, нашептывали ему о необходимости предотвратить возможное

предательство в будущем и наказать виновников. Уолтеф по-прежнему находился под домашним арестом, о планах вернуться домой пришлось забыть, хотя король снизошел до того, что согласился на приезд Джудит и послал за ней Симона.

Погода была морозной и ясной, дороги хорошие, и Симон добрался до Нортгемптона на третий день.

Его приняли в главном зале, накормили, предложили вина и затем пригласили в личные покои графини Джудит.

Она сидела перед пяльцами и вышивала при свете свечей. С ней были дочери. Матильда трудилась над простым шитьем, держа в руке большую иголку с яркой шерстяной ниткой. От усердия девочка даже высунула язык. Сколько же ей? Чуть больше трех лет, подумал Симон, и очень похожа на Уолтефа. Ее младшая сестренка раскладывала кусочки ткани по цвету под бдительным оком Сибиллы и еще одной служанки.

– Миледи, – поклонился Симон.

Джудит жестом пригласила его подойти поближе, в круг света. Она вышивала сцену из жизни святой Агнес, которая предпочла мученичество браку.

– Насколько я понимаю, ты прибыл с посланием? – сухо произнесла она, давая ему понять, что он здесь не гость. Губы Джудит были поджаты, из чего становилось ясно, что она не в восторге от того, кого дядя выбрал в посланники.

– Король требует вашего присутствия в Винчестере, – объявил он. – И сеньор Уолтеф тоже просит вас приехать.

Она продолжала вышивать, склонив голову над пяльцами.

– Значит, мой муж не приедет в Нортгемптон?

– Нет, миледи. Король предпочитает держать его при себе.

– Ты хочешь сказать, он пленник? – Она подняла голову. – Завернутая в шелк правда не становится краше. Расскажи мне все.

Симон сдержался, никак не отреагировав на ее приказной тон.

– Король еще не решил, как поступить с графом, – пояснил он. – Мне думается, он будет держать его в заложниках, пока не примет решения. Некоторые считают, что его следует простить, другие же полагают, что король должен проявить осторожность. Они говорят, что одно упоминание о датчанах может вовлечь его в новое восстание. – Он не стал говорить, что голоса тех, кто возражал против освобождения Уолтефа, звучат куда громче тех, кто выступал в его защиту, и среди противников самые громкие принадлежат ее отчиму – Юдо Шампанскому и Роджеру де Монтгомери – отцу Робера де Беллема.

Джудит шила, пока не кончилась нитка. Она отрезала ее ножницами, откинулась назад и вздохнула.

– Последние несколько месяцев я жила в покое, – грустно сказала она. – Мне кажется, сейчас я не в состоянии вынести ссоры.

– Миледи?

Она качнула головой.

– Когда я выходила замуж за Уолтефа, мне казалось, я смогу его изменить. Но это все равно что черпать воду решетом. Он такой, какой есть, а я такая, какая есть. – Она встала и потерла спину ладонями. –

Хорошо, я поеду в Винчестер, и я скажу, что думаю.

– Папа приедет домой? – спросила Матильда, которая поняла кое-что из того, о чем шла речь. Ее личико внезапно осветилось радостью.

– Папа домой, папа домой, – повторила за ней ее маленькая сестренка.

– Там будет видно, – сухо ответила Джудит.

В своих королевских покоях Вильгельм поднял племянницу из низкого реверанса и поцеловал. Джудит посмотрела ему в лицо. Внешне она выглядела спокойной, но на самом деле живот ее почти прилип к спине от дурных предчувствий. Они были не одни. Кроме обычных слуг в покоях находились ее мать, отчим, Данфранк Кентерберийский и несколько высших чинов из совета ее дяди. Официальное собрание… или суд, готовый вынести приговор?

Вильгельм предложил ей сесть.

– Ты уже говорила со своим мужем, племянница?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, сир, и я не хочу его видеть.

Вильгельм задумчиво посмотрел на нее.

– Почему?

Всю дорогу до Винчестера Джудит искала ответ на этот вопрос, но так и не нашла. Если она скажет, что не хочет видеть мужа, потому что он выводит ее из душевного равновесия, дядя сочтет ее глупой.

– Итак? – настаивал Вильгельм. Она опустила глаза.

– Наш брак распался в тот день, когда он вернулся со свадьбы Ральфа де Гала и рассказал мне, что он сотворил, – призналась она.

Она сразу почувствовала, какой напряженной стала обстановка в комнате.

– И что он тебе сказал?

Джудит проглотила комок в горле. Она чувствовала, как застревают слова. Говорить ей или молчать?

Ее муж или ее кровная родня? Все просто, если ставить так вопрос. И все же она колебалась. Когда она начала говорить, ей пришлось откашляться.

– Он сказал, что Роджер Херефордский и Ральф де Гал хотят в союзе с датчанами свергнуть вас, и он поклялся им не препятствовать. – Она так сжала руки, что ногти впились в ладони.

– Ты уверена? – спросил Вильгельм.

– Да, сир, уверена. Я сказала ему, что он дурак, что его использовали, но он не хотел слушать. Он чуть не ударил меня. Но я сказала ему, что он должен ехать к вам и просить прощения, но он отказался, потому что дал клятву Ральфу де Галу. После этого я сказала, что не могу больше быть его женой. – Она наклонила голову и почувствовала, как слезы жгут глаза. Но она не позволила им пролиться. – Это правда, он поехал к аббату Улфцителю и архиепископу Ланфранку, потому что его мучила совесть, но мне думается, он тянул время и ждал, не победит ли де Гал. Когда этого не случилось, он приехал сюда и во всем признался.

Затянувшееся молчание прерывалось лишь только треском угля в жаровнях и стуком ставни на ветру.

– Я так и думал, – наконец произнес Вильгельм, – хотя мне не хотелось в это верить.

– В нем нет стержня, – презрительно заявила Аделаида. – Я знала это с самого начала. Он похож на ту медвежью шкуру, которую носит. Все блеск и показуха, без содержания.

– Он скорее слаб, мадам, легко сбивается с пути, – попытался заступиться за Уолтефа Ланфранк.

– Слова не имеют значения, – огрызнулась она. – Важны поступки.