Зимняя мантия

Чедвик Элизабет

– Нет, мама, ты сделала это для себя! – воскликнула Джудит. – Для своего драгоценного сына, потому что хотела видеть его владыкой Хантингдона!

– И ты не возражала, дочка… Не передергивай меня, потому что ты смотришь на свое собственное отражение.

Матильда внезапно почувствовала себя так плохо, что едва успела вскочить и добежать до угла комнаты, где ее вырвало. Перед глазами стало темно, колени подкосились.

– Смотри, что ты наделала! – услышала она материнский крик. – Если у нее случится выкидыш, на твоей совести будет еще одно убийство.

Как в тумане, Матильда почувствовала, что руки матери пытаются

ее поднять. Она оттолкнула ее.

– Не смей меня трогать! – выдохнула она. – Не могу видеть вас обеих.

Но Джудит не отошла.

– Можешь ты или нет – у тебя нет выбора, – мрачно заявила она. – Успокойся. Ты ведь не хочешь навредить ребенку?

Последние слова заставили Матильду взять себя в руки. Борясь с дурнотой, она почувствовала, что ее мать тоже находится на грани срыва. Ее дыхание было частым и прерывающимся, как и у нее, и по телу пробегала нервная дрожъ.

Они услышали шорох. Это, опираясь на палку, встала Аделаида и молча вышла из комнаты. Джудит стала подниматься, но Матильда вцепилась в ее платье и заставила ее взглянуть ей в глаза.

– Поклянись мне, что ты не способствовала смерти моего отца, – прошептала она, – Поклянись.

Мать проглотила комок в горле.

– Я не могу этого сделать, – прошептала она. – Хотя, видит Бог, я бы хотела. – Она закрыла глаза. – Ты была так юна, обожала его, он обожал тебя. Ты не знала его с другой стороны – как безответственного глупца, который мог напиться до беспамятства и который ничего не смыслил в управлении.

– Значит, он из-за этого умер?

Глаза Джудит широко открылись.

– Я не знала, что дядя его казнит. Думала, его просто вышлют. Вина гложет меня. Сколько я ни молюсь, груз не становится легче. Да, я хотела, чтобы он исчез из моей жизни, но не ценой его жизни… Если бы я знала, что случится, я бы на коленях умоляла дядю пощадить его.

Матильда отпустила Джудит и села. Слезы струились по ее лицу. Пусть мать холодная и гордая, но ей всегда было важно говорить правду, какой бы горькой она ни была.

Джудит встала и отошла от Матильды, собираясь с силами. Провела ладонью по глазам, шмыгнула носом – это все, что она себе позволила.

– Я пыталась, – повторила она, – но недостаточно. Невозможно свести вместе лед и пламя и надеяться, что они выживут.

– А как же я, мама? – сдавленным голосом спросила Матильда, – Если во мне твоя кровь смешана с кровью отца? Как мне выжить?

Лицо Джудит уже приобрело обычное сдержанное выражение.

– Возможно, у тебя, единственной среди женщин этой семьи, есть надежда уцелеть, потому что ты можешь гнуться и не ломаться. Этим наградил тебя отец. Кроме того, как бы я ни относилась к твоему мужу, он человек с амбициями, знакомый с дворцовыми интригами. И он нормандец. В твоей жизни могут быть совсем другие проблемы.

– Какие? – шепотом спросила Матильда. Джудит пожала плечами.

– Симон де Санли как бездомный кот, – сказал она. – Он ищет, где бы пригреться зимой, ему нужен домашний очаг. Но наступит весна, появится дичь, за которой можно погоняться, места, которых он еще не видел, и тебе его не удержать. Именно поэтому я рада, что ты способна гнуться.

Матильда вытерла глаза и неуклюже поднялась на ноги. Джудит сняла с ее платья прилипшие соломинки и оправила его.

– Он мог стать моим мужем, – сказала она. – Ребенок, растущий сейчас в твоем чреве,

мог бы быть моим. Помни это. Он женился на тебе только по необходимости. Ты согласилась потому, что это было удобно, и потому, что тебя всегда влекло к убогим. Но больше всего из-за того, что на нем был плащ твоего отца. – Она взглянула на Матильду строгим, но не враждебным взглядом. – Я говорю все это для твоей же пользы. Помни об этом, и пусть голова твоя не кружится от любовных песен менестрелей. Это единственный способ выжить.

Со двора донесся топот копыт. Матильда выглянула и окно и увидела мужа в окружении своего эскорта. Лошади были в мыле, будто скакать пришлось очень быстро.

Материнские слова больно задели Матильду, потому что подтвердили ее собственные сомнения. Они были жестоки, хотя и отчасти правдивы. Несмотря на это, а может, благодаря этому, ее сердце освободилось от груза. Ей нужен Симон. Нужны его сильные руки, его уверенные слова, но больше всего ей хотелось, чтобы он забрал ее отсюда. Она поспешила к двери и выскочила во двор. Симон обернулся, лицо осветила широкая улыбка, и он раскрыл объятия. Матильда бросилась к нему на шею.

– Слезы? – Симон провел большим пальцем по ее щеке. – Почему?

– Так. Позже расскажу. – Она с силой обняла его. – Как я рада тебя видеть. Когда мы сможем поехать домой? – Голос ее дрогнул.

Он слегка отодвинул ее и, держа на расстоянии вытянутой руки, всмотрелся в ее лицо.

– Сейчас слишком поздно ехать в Нортгемптон, – пояснил он, – но ничто не может нам помешать провести ночь в Окли… если ты хочешь.

Матильда прижалась лбом к холодному металлу его кольчуги.

– Мне хочется, – сказала она. – Если ты не слишком устал с дороги.

– Ничего, от усталости можно избавиться с помощью кубка вина и хорошей еды, – возразил он. – Мы быстро ехали, но еще несколько миль – это ерунда.

Матильда кивнула, сообразив, что у него не больше желания оставаться под одной крышей с ее матерью, чем у нее.

Лунный свет проникал через открытые ставни и освещал две нагие переплетенные фигуры на кровати. После любви Симон рассказал Матильде о боях на юге. Епископ Одо и Монтгомери подняли восстание против Вильгельма Руфуса, заявляя, что королем должен стать старший сын Завоевателя – Робер. Руфус с помощью сторонников не замедлил разделаться с восставшими. Монтгомери сдался, но Одо забился в Рочестер, как улитка в раковину, откуда ее можно выковырять только с помощью серебряной булавки, однако вместо булавки Руфус полагался на жажду и голод. Ему помогали тучи мух, слетевшихся на город.

– Солдаты вынуждены были есть по очереди – одни едят, другие мух отгоняют, – рассказывал Симон морщась. – Мы эту вонь из-за стен чувствовали. Люди, лошади, собаки… Этот запах невозможно забыть.

Матильду передернуло, но она не остановила его. Пусть выговорится.

– Монтгомери отправился к ним на переговоры. Сначала они требовали свободу и свои земли в обмен на сдачу, но Руфус отказался. Он сказал, что сохранит им оружие и жизнь. Те, у кого еще остались лошади, могут на них уехать. – Симон помолчал вспоминая. – Они вышли двумя колоннами, сохраняя достоинство, хотя от них воняло, губы у всех пересохли и тела были покрыты струпьями. Руфус велел трубить победу как можно громче. Простые англичане, которых набрали в армию Руфуса, оскорбляли их и кричали, что тех надо повесить.