Злато в крови

Мудрая Татьяна

Вот в таких происшествиях пронесся над нами наш медовый месяц, растянувшийся на целый медовый год. И мы вдруг поняли, что пришло время разбегаться, если мы хотим сохранить если не идиллические, то хотя бы полноценно добрые отношения. Вместе с Темным Даром мы получаем и Дар Интровертности, и неважно, к чему ранее стремилась наша получеловеческая психика.

Но подумали также, что мы задолжали Селине целый дом. И, конечно, в самом центре горного Лэна. Мой Ролан с восторгом уцепился за идею спустить свои «несметные» капиталы, невостребованные со времен Майами — это легко перевесило его симпатию к нашей «Ласочке», которая в последнее время слегка поистощилась.

И вот вокруг нас толпятся геодезисты, аэросъемщики вожделенной местности, принадлежащей чьему-то влиятельному роду, породнившемуся с предками Селины (за

землю в долине мы точно не платили ничего, кроме налогов). Архитекторы изъясняются сперва на пальцах, потом с помощью карандаша, рейсшины и бумаг, затем — поигрывая пластиковыми кубиками, в которых угадываются части макета. Черновой план здания у Селины уже имелся, и даже математически и топологически выверенный, но совершенно, по словам Ролана, безумный: на нем лег костьми не один ученый тектон.

Рассчитывали также пределы сопротивления различных материалов, упругость сред, сейсмостойкость. Как это Лэн-Дархан без всего этого выстоял — горы, что ли, там не молодые? Наконец, постановили обвести замок рвом с водой, ибо вода отлично гасит колебания почвы. И красиво, между прочим. Будет еще земляная насыпь, и мосты, и парк вокруг — как бы естественная часть леса.

Понаехали строители со своими бригадирами, и дом стал расти как на дрожжах, причем круглые сутки. Двое моих детей, как и прежде, разыгрывали сов перед лицом жаворонков, проводя на строительстве целые ночи без отдыха и еды. Диву даюсь, как это им удавалось соблюсти конспирацию. Тем более, что параллельно с рабочими, народом грубым и ненаблюдательным, особенно когда спонсор и заказчик постоянно ходят в жутких рыжих касках и респираторах от пыли, Селина давала частные приемы для художников, керамистов, печников, мебельщиков и спецов по железу. До моего слуха доносилось: «Масджид аль-Харам», «Аль-Акса», «Кохлеоида», «Раоза Мумтаз-ханум», «смальта», «финифть», «сёдзи», «татами», «ислами» — а далее и вообще сплошная абракадабра. Тасовались палетки с мазками красок, эскизами росписей, толстенные картоны, наколотые шилом, как книжки для слепых, изразцы с пятнами красок, лоскутки обойных тканей, образцы лепнины, пластинки ценнейших пород дерева с нанесенными на них чертами и резами, медные и латунные завитушки, чугунное литье, черные стекляшки с темно-розовым отливом, соломка, бамбук, бальса, юные и не очень представители местных краткоживущих, до одури пропахшие олифой, аквалаком, маслом, стружкой и пачулями — и посреди всего, как гвоздик, на котором все вертится, — обитала моя нимфа. Я уж сам был не рад тому, что из солидарности попал в центр этой веселой круговерти: с самого начала было ясно, что никто из моей семьи, кроме самой Селины, не сможет вытерпеть до конца.

В конце концов мы встали на крыло и разлетелись в разные стороны, решив собраться уже вокруг испеченного пирога.

Через какие-то два года нас пригласили на парадный вечерний прием, причем интернетское послание было изысканно оформлено и снабжено рекламным роликом. Рано утром небольшой частный самолетик с уже знакомыми мне по Селининым образцам переливчатыми стеклами «дневной непроницаемости» подхватил меня, Ролана и двух наших общих детей в Лиссабоне, перенес через большую воду и приземлился, дико подпрыгивая на кочках, где-то посреди влажной вечерней степи. Там нас принял в свое объемистое чрево шикарный вертолет, куда, похоже, только вчера вернули скрипучие кожаные сиденья, ибо до того он специализировался на перевозке лошадей.

На горном аэродроме радиусом в небольшое блюдце нас встречали двое людей в совершенно одинаковых плащах с клобуками и собственнолично — хозяйка сих мест. Ветер от лопастей севшего вертолета взвихрил юбку Селины, приподнял три светлые косы; мы обменялись приветствиями, расцеловались, слуги, подхватив наш небольшой багаж, со снайперской скоростью добросили его до порога гостевой виллы и с тем откланялись.

Дальше мы шли одни.

Дом, поднятый на мощный цоколь, стоял в центре естественного амфитеатра, проточенного рекой в мягкой породе своего ложа, ее течение, раздваиваясь, омывало основание с двух сторон и снова соединялось в одну неторопливую струю. Селина по ходу описывала хитроумную систему водоотвода на случай паводков и влагозадержания во имя летней засухи.

Посреди озера с чистейшей водой возвышался… лазурный замок в виде огромной беседки? Закрученный в витую раковину изразцовый храм? Во внешнюю

окружность был вписан почти правильный восьмиугольник со скругленными углами, середину каждой из семи граней рассекала белая стрельчатая арка. Мостики без перил пересекали воду в этих местах, один был пошире и вел к единственной настоящей двери, дубовой, резной, запирающей собой небольшой треугольный вестибюль и поставленной не в плоскости стены, а поперек — полная аналогия со створкой, которой моллюск защищает вход в свое убежище. Ребра шатровой крыши стеклянно поблескивали, а на самой вершине превращались в нечто светлое и ажурное, как скелет непонятной морской диковины. Стены, чья структура наполовину скрадывалась текучим геометрическим орнаментом, отражались в серебристой воде, вода сетью тонких полумесяцев играла на светлых изразцах и темном дереве, и на все эти красоты была наброшена ирреальная дымка лунного сияния. Орнамент называется «гирих», горделиво объясняла Селена, его образцы в древние времена расчисляли видные математики, и с тех пор они передаются по наследству от мастера к мастеру. Арки и ребра свода — по сути фарфор, только очень прочный. Стекло — ну, оно во всех помещениях одинаковое, секрет фирмы. Эти объяснения ничего не прибавляли к очарованию дома, но, слава тебе, Боже, от него и не убавляли.

Наконец, все мы столпились в небольшой треугольной прихожей с потолком в виде косого паруса. Высокий проем в одной из стен вел вовнутрь, ступени во всю ширину другой стены, изогнутой, срывались вниз.

— С вашего позволения, хозяйка начнет с подвала, благороднее сказать, подземелья, а иначе — своей парадной дневной спальни, — произнесла Селина.

Мы спускались скудно освещенными пологими маршами, на каждом повороте преодолевая как бы воздушные шлюзы или световые мембраны. Пороги странной подземной реки — когда проход впереди открывался, сзади уже смыкались глухие створы из молибденовой стали. Преодолев последнюю препону, мы оказались в небольшом помещении, весь центр которого занимала клетка полтора на два метра и вышиной до потолка, завешенная с четырех сторон синими бархатными занавесями, которые скрывали за собой раздвижные ширмы из того самого поляризованного бронестекла.

— Памятник моей паранойе, — пояснила Селина. — Я там вроде как сплю. На пуховой перине и шелковых простынях.

— Ну что же, мило и нетрадиционно, — высказался Ролан.

— А почему гроба нету? — с хитрецой поинтересовался наш Бенони.

— Я тебе что, святой подвижник, в гробу спать? Подумываю, правда, его поставить для-ради гордости усмирения и в качестве мементо мори, а тако же в чисто орнаментальных целях, но вообще-то у меня клаустрофобия, дамы и джентльмены.

— А душ тут зачем? — поинтересовалась наша Сибилла, указывая пальцем на стеклянный же стакан, пониже и потеснее.

— Памятник родовой травме, — хмыкнула она. — Вы еще гардероба в нише не видели.

Я вспомнил, как проснулся рядом с Селиной тогда, в первую ночь, и почувствовал вонь и нечистоту земного умирания, которые исходили от ее свернутого в комок укрытия. Но всё — таки ломал голову, зачем нам показали такую очевидную и к тому же «навороченную», на современном жаргоне, декорацию: хозяйка явно ищет защиты от солнца в другом месте.

Мы поднялись обратно и через дверь попали сразу в столовую. Овальный стол, который обступили стулья с высокими прямыми спинками, мраморный камин с рашпером, решеткой, экраном, изысканно расшитым бледными шелками, и чугунной корзинкой для поленьев; плоские шкафы, красующиеся своей посудой из нержавеющей стали, огнеупорного хрусталя и веджвудского фаянса; солидный набор разнообразных орудий для готовки по обеим сторонам кухонной плиты с покрытием из стеклокерамики.

— Для корпоративных посиделок, — туманно пояснила хозяйка.

Далее шел номер второй: гардеробная, совмещенная с роскошной ванной комнатой. Тут я отвлекусь, чтобы отметить особенность, объединяющую все комнаты первого этажа: то была анфилада, но идущая по кругу, двери были прорезаны в удлиненных сторонах каждого четырехугольного помещения, которое в плане, естественно, представляло трапецию со стеклянным потолком. Однако благодаря некоей пространственной иллюзии, хитроумному подбору тонов или чему-то другому все углы казались прямыми, все стены — равными, а небольшая узкая дверца в самой короткой из них и обращенной к центру была заметна лишь вампирскому глазу. И то не всякому.