Златовласка
Шрифт:
– Ба! Ты справишься?
Ответом было привычное нечленоразборное бормотание.
– Ба! Мне надо уходить.
Тишина. Резко выдохнув, Аня всунула ноги в туфли. Из ванной раздался ужасающий грохот, тишина и стоны. Аня уже держалась за дверную ручку. «Я ушла, – сказала она себе. – Я уже ушла. Почти».
Она схватила сумку и выскочила за дверь, дважды прокрутила ключ в замке привычным движением. «Ты понимаешь, что это статья? – спокойно спросил ее внутренний голос, тот самый, что готовился к поступлению на юридический. – Оставление в опасности». «Только
Аня вставила в наушники в уши, сделала музыку громче и уверенно зашагала вперед, навстречу светлому будущему, не оглядываясь.
10
Она не пошла домой. Слонялась по городу, заглядывала в магазинчики, сходила в кино – все, что угодно, лишь бы не домой. Сколько не пыталась Аня убедить себя, что все сделала правильно, маленькая девочка внутри нее знала, что это не так. Аня сделала плохо. Аня боялась. Она знала, что мама не будет ругать, она боялась другого: узнать, что случилось с бабушкой. Насколько сильно она пострадала? Сломала руку, вывихнула сустав или что похуже? Если бабушка совсем сляжет, это будет кошмар. Как будто то того, что было, недостаточно. Куда ж дальше?
«Месяц, всего месяц, – успокаивала она себя по пути домой. – Что бы не случилось, мне остался всего месяц. Я выдержу. А потом уеду, и пусть разбираются сами, парочка злобных сколопендр».
В подъезде в нос ударил едкий запах бытовой химии. «Может, это не у нас?» – с надеждой подумала Аня, этот запах не предвещал ничего хорошего. Но долго надеяться не пришлось. Поднявшись на пятый этаж, Аня еще немного помялась у двери. Нет, у нее совсем нет других вариантов. Почти не дыша, она открыла дверь и вошла в квартиру.
Мама драила ванную. Было совершенно нечем дышать, пары чистящих средств буквально висели в воздухе и выедали глаза.
– Мам? – позвала Аня, все еще держась за ручку двери, казалось, она готова сбежать в любой момент, но ей совершенно не куда было бежать.
– А, вернулась, наконец-то. Давай, раздевайся и поможешь мне.
– Мам, а что происходит? – осторожно спросила Аня, понимая, что бабушки, по-видимому, дома нет.
– Уборка, Аня. В доме происходит уборка, а ты шляешься до ночи, не понятно где! – раздраженно бросила мама, хотя и понимала, что вопрос в общем-то не об этом.
Они молчали, глядя друг на друга. Аня не двигалась с места.
– Бабушка умерла.
Аня побелела и еще сильнее сжала ручку двери.
– Упала в ванной, сломала ногу, голову разбила, а там не знаю, что, может, повторный инсульт, а может, еще что напишут. Когда я пришла, она уже была мертва какое-то время. Все в крови, в моче и… скорая, полиция – я задолбалась, понимаешь? Раздевайся и помоги мне.
Аня молча кивнула. Она не могла говорить, единственные слова, на которые она была способна, застряли в горле: «Это я. Это я ее убила».
11
Внезапная смерть матери погрузила Марину в оцепенение. Она делала все необходимое для организации похорон, говорила на какие-то понятные бытовые темы, снова и снова отмывала квартиру
В любом случае, они обе долго молчали, погруженные каждая в свою скорбь, как будто и не замечая друг друга. Как планеты, вращающиеся на своих орбитах, никогда не пересекаясь, но все же незримо влияя друг на друга, они продолжали вращаться в пространстве их общего двухкомнатного мира, пока однажды утром мама, не отрывая взгляда от своей чашки кофе, не сказала, как будто самой себе:
– Не думала, что ты будешь так переживать из-за бабушки.
Аня посмотрела на нее взглядом, полным непонимания, а когда это не помогло, все же спросила:
– О чем ты?
– Ты похудела после ее смерти. И вообще, как-то стала на нее похожа.
Аня продолжала не понимать. В ее отражении в зеркале не изменилось ничего. Она проверяла.
– Я не понимаю, мам.
Мама кивнула и встала из-за стола.
– Пошли, покажу, – бросила она, по-прежнему не глядя на дочь.
Мама вошла в гостиную, которая все еще оставалась «бабушкиной комнатой», открыла дверцу шкафа, на внутренней стороне которой было зеркало – единственное зеркало, в котором можно было увидеть себя в полный рост, а потом принялась искать что-то в ящиках комода. Чем-то оказался старый альбом.
– Смотри, – сказала она, протягивая дочери пожелтевшую фотографию. На карточке была компания улыбающихся молодых людей. Бабушка на фотографии была чуть старше самой Ани сейчас, она стояла чуть сбоку и не смотрела в кадр. Лица было почти не разобрать.
Аня все еще не понимала.
– Не смотри на лицо. Лицом ты пошла в отца – удивительное портретное сходство для девочки. Смотри на фигуру, осанку, позу, видишь? Стать. Твоя бабушка никогда не была красавицей, но в ней была стать, порода, понимаешь? Это лучшее, что ты могла от нее унаследовать. Раньше я не замечала. Приглядись.
Только тогда она заметила. Расправленные плечи, приподнятый подбородок, расслабленная поза, сильные руки – все это тело говорило о уверенности, чувстве превосходства. Она не заискивала, не заигрывала ни с кем, знала себе цену и в кадр не смотрела намеренно, ей не надо было стоять в центре, чтобы привлекать внимание – все внимание и так было ее. Аня переводила взгляд с фотографии на зеркало. Да, теперь она видела. Она больше не была затравленной мышкой, маленькой тихой отличницей. Внутри нее теперь жил совсем другой зверь. С когтями, зубами и горящим взглядом. И этот зверь понемногу пробирался наружу.