Злая мачеха против!

Муравьева Ирина Лазаревна

— Я слушаю тебя, — спокойно говорю я.

Арнольд удивлен, но уже через мгновенье в глазах его загорается искорка задора.

— Сколько мужей у вас было?

Пфии…Мальчишка. Это самое интересное, что он хотел у меня спросить?

— Твой отец — пятый, — отвечаю я.

— И всем вы, как паучиха, откусывали голову после свадьбы?

— Нет-нет, — грожу я пальчиком, — Следующий вопрос мой.

— Тогда: я слушаю вас.

— Что такого ты сделал, что тебя понизили из звания офицера армии?

Арнольд

прищуривается. Вены на его лбу немного вздуваются.

— О, милый, ты сам предложил игру. Теперь будь любезен, соблюдай правила, — напоминаю я.

Арнольд что-то рычит в ответ. Отворачивается. Делает вид, будто ищет какие-либо ценности в старом серванте, но через некоторое время, как я и ожидала, все же начинает говорить.

— Я полюбил девушку. Она была дочерью нашего генерала. Анита… Тогда она казалась мне самой красивой и замечательной. Я не прикасался к ней более, чем соприкоснуться рукавами или же дотронуться до кончиков ее пальцев, передавая платок или перчатку. В мгновенье ока мы были помолвлены. И каково же было мое изумление, когда я узнал, что Анита…Я застал ее с другим офицером полка. Скоропостижно разорвав помолвку, я …

— Стал заглушать боль? — подсказала я.

— Да. Именно так. Генерал же посчитал разрыв помолвки скандалом. Мое поведение — недостойным. Так… И как умирали ваши мужья?

— Умерли муж номер один и три.

— А что с номерами два и четыре?

— Опять два вопроса, — смеюсь я, — Будь осторожнее, так я не отвечу тебе ни на один.

— Ладно. Перефразирую, — соглашается Арнольд, — Что случилось с номерами один и три?

— Три — был убит мужем своей любовницы.

— Понимаю мужа, — фыркает Арнольд.

— Номер один умер от старости.

Арнольд смеется.

— Жизнь с вами так тяжела?

— Снова вопрос, — напоминаю я.

Арнольд прикусывает губу. Приходит моя очередь задавать вопрос.

— Тебя разжаловали до рядового солдата?

Ответ краток.

— Да. Так что вы сделали с мужем номер один?

— Я уже ответила. Он умер сам. От старости. Ему было восемьдесят лет.

На лице Арнольда проскакивает странное выражение. Что это? Отвращение? Недоверие?

— Сколько было вам?

Это вопрос вне игры, но я все же отвечаю. Наверное от того, что мне хочется кому-то ответить на этот вопрос.

— Когда меня выдавали замуж, мне было шестнадцать. Как скоро будет Амелии. Мы прожили в браке четыре года.

Теперь выражение лица Арнольда читается четко. Ему противно.

— Мне очень жаль, — бормочет он.

Но сейчас время моего вопроса. Я его заслужила.

— Ты дезертировал? — напрямую спрашиваю я.

Арнольд кивает в ответ. Вот и все… теперь мы знаем друг о друге больше чем должны, и, наверное, больше чем хотели бы.

Разговор "по-душам"

Вечером

я обнаруживаю в одном из ящиков кухонного комода бутылку вина. Судя по количеству пыли на ней-очень старую. Но глядя на этикетку-вряд ли коллекционную.

— За сколько можно ее продать? — приходит ко мне первая мысль.

Но вторая мысль совершенно иная, и через полтора часа я нахожу себя разговаривающей с домовой мышью.

— Вот все вы помогали Золушке, — отчитываю я мышь, — Пуговки ей на платья таскали, крупу перебирали, даже, если я не брежу, полы за нее мыли.

Мышь виновато молчит, забившись в угол мышеловки.

— Нет чтобы помочь кому-то, кому помощь эта действительно нужна!

Мышь задумчиво почесала лапкой за ушком.

— Вот например, научили бы Амелию прясть пряжу…Или это надо к паукам обращаться?

Моя собеседница предательски молчала.

— Ну или хоть что-то полезное сделали бы в Холсноу!

Мышь снова меня игнорирует, но подбегает к кусочку сыра, изначально служившему приманкой в мышеловке.

— Ну да, — бормочу я, — нахлебников у меня в этом доме и так полно. И никакой помощи! Все потому, что я-не золушка…

Моя собеседница бросает на меня косой взгляд. Да-да, Золушка точно никогда не держала своих мышей в мышеловках. Она выпускала их, шила им шапочки и камзолы. Одним словом-девчонка была явно психически больна.

С другой стороны, это я — кто сейчас разговаривает с мышью. И разговор наш малопродуктивен.

— Все, можешь идти, — открываю я дверцу мышеловки.

Грызун недоверчиво смотрит на меня.

— Пошла вон! — огрызаюсь я.

Мышь выбегает из клетки и быстро скрывается в подполье.

— Эх, опять все самой делать, — вздыхаю я.

Утром я просыпаюсь на кухне. Голова болит и мой внешний вид далек от идеала. Поэтому то, что Юджин склонился надо мной и брызгает на лицо водой из графина-меня вовсе не радует.

— Доброе утро, Эстэлла…Разбудить тебя сложней, чем спящую красавицу!

Я показываю учителю один из тех пальцев, что так любит демонстрировать мне Арнольд.

— Ну-ну, Эстэлла. Я думал вы-леди.

— Чтобы быть леди нужно как минимум иметь на это деньги. У меня же есть лишь чужие долги и чужие дети.

— А у меня для тебя хорошие новости…

Я встаю из-за стола, за которым спала, поправляю платье и спрашиваю, не нашел ли Юджин кого, чтобы скупить барахло из Хилсноу.

— Нет, это деликатное дело и надо больше времени.

— Тогда чем ты хотел меня порадовать?

— Я слышал в городе, что у графини Бретинской сегодня клубный день. Ты знаешь: тот самый клуб для ее подруг из высшего общества…

Юджин говорит медленно, наслаждаясь моим замешательством и тем, что мне неприятно даже думать о клубе, куда меня уже никогда не примут.