Злобный леший, выйди вон!
Шрифт:
Мокроус дрожащими руками, сложенными у груди, раскрыл письмо.
– Не трясись, когда царскую букву читать изволишь, – заговорил в несвойственной для себя манере Бокучар.
Письмо то могло оказаться очень коротким, если бы не долгие церемонии, однако наместник старался слушать это все очень внимательно и чуть не бросился кланяться в пол, когда Мокроус прочел его имя. Наместник улетел в грезы о том, как сам царь Салтан, пожалует ему княжий титул за выслугу лет. Спустившись с облаков, он понял, что Мокроус кончил читать и ждал его слова.
–
Мокроус перечитал, и на этот раз Бокучар действительно слушал каждое слово. От него требовалось принять в селе, человека от царя. Этот человек должен будет появиться ко Дню Всецветия на постоялом дворе в Выселках. Все остальное он узнает от этого самого человека.
Бокучар поник, - о награде и высоких чинах не было ни слова, - но тут же воспрянул духом, решив, что тот самый загадочный человек, что появится вскоре в Выселках и поможет утешить честолюбие.
– Когда будет этот день?
– Через неделю.
– Это хорошо. Время еще есть. Вели прибрать тут все.
– Прибрать усадьбу?
– Везде прибрать! Каждый двор, каждый столб, каждый колодец! Вез-де! Пусть крестьяне убирают свои дворы. Больную скотинку заколоть, здоровую выставить. Чтобы печи у всех дымили и клубили.
– Как они это сделают, если работы в поле начались?
– Не надо работ. На эту неделю никаких работ! Пусть займутся домами.
– Да у них ничего ведь нет, чтобы чинить избы, - недоумевал Мокроус.
– Возьми из казны столько, сколько надо и распорядись, чтобы у всех было, что надо для починки. Где там нынче ярмарка? Вот туда и отправь кого-нибудь посмекалистей, да и сам поезжай. Купи, что нужно и сюда вези. Три дня тебе на то даю, чтобы все успеть. Все, пошел!
В тот же день Мокроус вместе с Прохором поехали в Зеленый Яр, на ярмарку, где и купили разных товаров и утвари, чтобы не ударить в грязь лицом перед царским человеком. Когда Прохор спросил советника о том, к чему вдруг такие перемены случились, тот ответил:
– Ждем гостя, а большего знать не положено.
На следующий день, перед закатом, они вернулись обратно с телегой полной всякого добра. Утром вся деревня гудела. Каждый двор был чем-то занят: кто крышу сколачивал, кто ставни прибивал, кто латал крыльцо. Прохор свозил больную скотину к оврагу на окраине поля, который к вечеру засыпали землей, но смрад все равно просачивался наружу.
За последующие дни крестьяне привели дворы в порядок. Бокучар, видя как они трудились на благо своих жилищ, до того был доволен, что повелел своему стряпчему наварить несколько котлов отборных щей и ходить по дворам, потому как: «Такой знатный работник, как мой, должен быть сыт». Честолюбие пробудило в нем барский трепет.
Когда же наступил День Всецветия, Мокроус вновь пришел к Прохору, потому как искусней него с телегой в деревне никто не обращался. Когда Прохор подъехал на своей телеге, у Мокроуса заслезились глаза, но не от умиления, а от кислого запаха
– Это что такое? – возмутился он.
– Так я скотину больную в ней свозил, вот и пахнет теперь. Да я к реке мигом съезжу, с ведром и щеткой поработаю, запах и уйдет. Я мигом, обождите тут в тенечке, - сказал Прохор и поехал в сторону рыбацкого дома, от которого теперь почти ничего не осталось.
Мокроус оглядел деревню, которая за одну лишь неделю преобразилась до неузнаваемости. Как прекрасная бабочка, выбралась из кокона, так и обновленная деревня выбралась из нищей скорлупы. Он знал, что как только человек царя уедет, все вернется на круги своя.
– Вот и все, - сказал Прохор, спрыгивая с телеги, за которой по земле тащились две мокрые полосы. – Запаха как не бывало!
– Протри свой нос юноша. Как это как не бывало? Ты, похоже, себе нос испортил в конец.
Мокроус не переносил резких запахов, он жаловался, что голова его ни то раскалывается, ни то сжимается. Он сказал Бокучару, что его удар хватит, если он поедет с Прохором в той телеге, на что наместник, совершенно неожиданно сказал:
– Ну не можешь, и не надо. Прохор тот с головой? Вот пущай один и едет.
Так Прохор и поехал в Выселки. Дорога его была ничем не примечательна, кроме большой стаи ворон, что кружили над тем местом, где захоронен скот, да еще двух мужиков, что ехали ему навстречу, один из которых показался ужасно знакомым.
Проехав через брошенные избы в Выселках, он оказался перед постоялым двором – бывшей усадьбой. Поговаривали, что какой-то купец восстановил ее на свои деньги и решил на ней подзаработать.
Конюху Прохор сказал, что не задержится и тут же уедет. Тот понял по говору, что перед ним обычный крестьянин, с которого и взять то нечего, а потому не стал уговаривать погостить.
Внутри все было обставлено как надо. Несколько широких столов, за которыми сидел разный люд. Тут были и крестьяне, и купцы, и даже несколько опричников. Прохору не дали указаний, кого он должен привезти, потому как Бокучар и Мокроус сами не знали, кого им придется принять. Прохор решил узнать у хозяина, кто из здесь присутствующих направляется в Лысовку, но не успел дойти, как его схватил за руку мужик, и потянул к себе за стол.
– Ты из Лысовки?
– Да, но я здесь…
– Сейчас Пожар придет и поедем. Выпей пока, - сказал мужик и подал Прохору чарку. – Я Анис.
– Прохор.
Они пожали друг другу руки. Анис повернул руку Прохора ладонью вверх.
– Крестьянин? – спросил он.
– Да, крестьянин. Так вас двое?
– Трое. Харитон во дворе, нужду справляет. Вот и Пожар.
На лестнице, что ведет на второй этаж, показался крепко сбитый мужик, с огненно рыжими волосами, и такими же рыжими, пышными усами. Обе руки его были обожжены, так, что пальцы из-за рубцов распрямлялись очень нехотя. Он спустился и сел к ним за стол.