Злобный леший, выйди вон!

Аведин Илья

Они немного помолчали каждый о своем. Неожиданно Филимон спросил:

– Скажи, ты любишь своего сына, Салтан?

– Ты это брось! Угрозами своими поперхнешься сам!

– Это совсем не угроза. Подарок, вот что это. Царю доступно то, что не доступно князьям, - сказал Филимон и пошел к галдящей толпе, но в последний миг обернулся, - в Медных Горах есть зеркальный хрусталь, он творит чудеса. И это не для красного словца. Настоящие чудеса...

Филимон отправился к другим князьям и что-то долго и старательно им рассказавыл. Князья слушали, памятуя о сумке Иона.

Салтан просидел неподвижно, погруженный

в себя, пока князья не пошли обратно и Медведь случайно не наступил ему на ногу.

– Ах, чтоб тебя, – выругался Салтан.

– Ты прости это, - промямлил тот, - случайно оно...

– Иди, Медведь, - толкнул князя в спину Филимон, - надо решить последнее дело.

Когда солнце скрылось за западными склонами, и темная лазурь лениво расплылась по небу, из Калиновых Садов выехало девять карет. В самом скромном и простом экипаже, ехал новый царь Тридевятого Царства. Царь Салтан. И не было на его лице улыбки.

Часть II - Глава 17

Теодор Кительсон проснулся от звона недовольной мохнатой пчелы, ведь он лежал среди сочных и сладких цветов. Весна пришла в Глухой Бор и окрестные земли. Предыдущая осень выдалась холодной, а зима настолько злой, что пыталась откусить красный нос, только выставь наружу. Но об этом Теодор Кительсон узнал от Олега, ведь сам он не мог выйти за пределы убежища до наступления весны. То, что сотворил с ним Верес, едва не разрушило тело ученого. Все это время Олег занимался лечением друга, и не давал ослабшим конечностям окончательно потерять силу. Они продвигались мелкими шажками, а иногда и вовсе неделями не могли сдвинуться с места. Ученый несколько раз впадал в беспамятство, а когда приходил в себя, то даже моргал с трудом. Олег продолжал верить в выздоровление друга, но даже он усомнился в успехе, когда с головы Теодора Кительсона полезли волосы. Он вспомнил блестящую лысину виновника их бед. Когда ученого брала злость за немощь тела, он пытался заставить работать хотя бы ум. Это были светлые моменты ведь он, как и прежде, улыбаясь своей мечтательной улыбкой, уходил в своих рассуждениях далеко за пределы обыденного. Однажды, находясь в умственных скитаниях, он забрел обратно в Выселки, и, пробыв там полдня, кончено, лишь мысленно, крикнул:

– Олег! Олег, я понял!

– Что случилось, Тео?

– Я понял, что это там было. Теперь все ясно.

– Где было-то? – спросил Олег, опасаясь, как бы ученый вновь не начал бредить.

– Там, в Выселках. Я понял, что это было за масло в корытах. И те записи в письмах, теперь все сложилось.

– Так, говори скорее, если и правда понял, - сказал Олег, все еще не понимая, в здравом ли уме его друг.

– Помнишь, когда-то давно, я тебе рассказывал о том, что в лесу растут… Хотя сейчас уже не растут, но раньше росли светящиеся грибы? Lucidus fungi. Помнишь?

– Те, из которых ведьмы делают свои круги, чтобы общаться на огромных расстояниях? Те, что росли в том овраге с кикиморой?

– Именно! В корыте, в котором я лежал, было масло из этих самых грибов.

– Почему ты так уверен?

– Запах. Почти давящая сырость. Это точно запах грибов.

– Но почему именно эти?

– Помнишь, как мечники забежали в пламя? Они бежали спасать Вереса. Но почему? Я никогда не поверю, что они были настолько ему преданны. Поверю, но только в одном

случае: если они были лишены воли. Помнишь истощенные тела в сарае? Так вот. Я думаю, что Верес истощал тело, и тем самым окончательно ломал уже изрядно надломленный дух, после чего, человек превращался в пустой футляр, в котором прорастал светящийся гриб. Это как те грибы, что прирастают к дереву и питаются за его счет, только вместо дерева – человек.

– Это ужасно. Но как он ими управлял?

– Я не уверен. Возможно, он и сам был человеком лишь отчасти. Он мог быть первым подобным существом. Отцом этих несчастных. Он единственный был в здравом уме, но то, что мечники бросались за ним в огонь, говорит о том, что он имел с ними постоянную мысленную связь. Значит, и он был заражен. Это просто поражает. Неужели он настолько сильно изучил природу этого чуда природы, которым раньше пользовались лишь ведьмы?

– Тео, - обеспокоенно спросил Олег.

– Да?

– А если он не был в здравом уме?

– То есть как? Ты же сам с ним говорил. Он явно был в своем уме.

– Но ведь, это мог быть и не он. А кто-то другой вещающий через него. Кто-то кого даже не было в Выселках.

– Почему ты так решил? Я не нахожу тому подтверждений.

– Значит это не так. Забудем. Я просто подумал…

– Олег, мне что-то не по себе, - сказал ученый, и разум его скрылся за темной пеленой.

Почтового ворона же допросил Леший, но птица заявила, что знать не знает ни о каких письмах, и сбежала при первой же возможности, оставив неразрешенной загадку о соратнике или хозяине Вереса.

Так, прыгая с одного острова сознания на другой, периодически утопая в безмолвном сумраке, Теодор Кительсон проболел до весны. Когда теплое, жгучее солнце проникло через круглое окно в потолке, ученый попросил Олега передвинуть кровать на это место. Он еще не знал о том, как на него повлияет светило, но что-то внутри подсказало, что так будет лучше. И правда. Пролежав так целый день, он почувствовал себя лучше и вместо одной лепешки, съел немного супа, который Олег сварил на скорую руку из того, что было. Теодор Кительсон еще долго восхищался этим «великолепным в своей скромности» супом.

С тех пор дела пошли на поправку. Ученый креп с каждым днем, проведенным на солнце. Ему пришла в голову мысль, что когда-то он слышал о пользе открытого солнца при избавлении от плесени в амбарах, а потому с еще большим воодушевлением он выбирался сначала на холм над убежищем, а затем и вовсе просил Олега вывезти его в ближайшее поле, чтобы вновь ощутить земной простор.

– Олег, что там с колесом?

– Я почти закончил, - сказал тот, выглядывая из-за телеги, которая с некоторых пор перешла в их полное распоряжение.

Теодор Кительсон все еще не мог ехать верхом, а потому катался в телеге.

– Это хорошо. Я думаю нам пора возвращаться.

Ученый встал и потянулся. Он расправил плечи и наполнил грудь щекочущим и свежим запахом поля. Пчела поворчала около его ног и полетела прочь. Где-то позади Олег гремел инструментами, пытаясь приладить колесо.

– Знаешь, ведь уже можно и рыбу ловить, - сказал ученый.

– Ага.

– Наедимся скоро, - довольно заметил Теодор Кительсон и представил золотистую чешую запеченной рыбы, украшенную кольцами лука и дольками картошки. Его желудок гулко подыграл приятным мыслям.