Злой
Шрифт:
Жичливый брезгливо отмахнулся.
— Что такое милиция по сравнению с вашей защитой, пан председатель? Ну, сами скажите, разве я могу разговаривать с милицией, когда такой товар чаще всего переправляется с поддельной накладной да ещё и с фальшивой печатью? — Жичливый играл на откровенность, его лицо даже перекосилось от стараний убедить Мериноса.
— А если пан председатель возьмёт нас под свою опеку, — он повысил голос с внезапной, подчёркнутой серьёзностью, — то и лучшие печати, наверное, найдутся, и лучшие
Какое-то мгновение царило напряжённое молчание. Жичливый вытер платком пот со лба.
— Недоразумение, пан Жичливый, — холодно ответил Меринос. — Кто-то вас неправильно ориентирует. Ваши афёры с паном Метеором и Крушиной мне неизвестны, а вас, вспомните-ка хорошенько, я знаю исключительно по Анину, где я когда-то покупал редиску и порей с вашего огородного хозяйства, приезжая туда на маёвку.
— Д-д-а? — совершенно растерялся Жичливый. Он не припоминал высокой фигуры Мериноса на фоне своих парников, но сила взгляда его собеседника была такова, что сейчас он и вправду не мог бы поклясться, что не продавал ему ранние овощи.
— Я ничего общего не имею с такими афёрами, пан Жичливый, — строго продолжал Меринос. — Поскольку вы, наверное, не знаете, с кем говорите, — я вам напомню: вы сидите против председателя кооператива «Торбинка».
— В самом деле, пан Меринос… Ясное дело, пан председатель… об этом знают все в Варшаве, наверняка знают… Но…
— Никаких «но», — резко оборвал его Меринос. Приветливая улыбка вдруг озарила его лицо, и он добавил: — А впрочем, поскольку вы, пан, кажется, человек энергичный, мужественный и честный, что видно по вашему лицу, могу дать вам добрый совет. Просто как кооператор кооператору.
— Слушаю, пан председатель, слушаю…
— В Варшаве все знают, что эти дела решает только гражданин Кудлатый. Найдите с ним общий язык, пан Жичливый.
На лице Жичливого отразился страх. Он встал, потом снова сел, старательно вытер лицо платком.
— Но как это сделать? Гражданина никто в глаза не видел. Только… в Варшаве говорят… — пролепетал он, пытаясь схитрить, — что пан председатель имеет возможность… что он мог бы… но… — поспешно добавил он, — так говорят немногие. Очень немногие и, как бы это сказать… только лучше всех информированные… В конце концов, может, это и грязные сплетни… Я уже и сам не знаю… — беспомощно закончил он.
— Ошибка, — со спокойной вежливостью ответил Меринос. — О пане Кудлатом я знаю столько же, сколько и вы, пан. О многих людях в Варшаве говорят, что они его видели, и о вас, пан, тоже так говорят в кругах огородников. Между тем вы же сами знаете, что это неправда. Я и в глаза его не видел.
Ему начинали уже надоедать бездарные хитрости Жичливого. «В сегодняшней ситуации надо удерживаться от расширения производства. Поосторожнее с новыми компаниями…» Меринос уже собирался закончить
— Любезный пан Жичливый, — вдруг сказал он, приветливо улыбаясь. — Не смог бы кооператив «Мазовецкая клубника» организовать одно дело? Скажем, весеннюю ярмарку ранних огородных культур, новые образцы салата и шпината, выращенные пригородными огородниками к началу сезона?
Жичливый будто сбросил с себя растерянность, что-то похожее на проблеск интеллекта мелькнуло в его глазах.
— С помощью пана председателя можно было бы… Прекрасная мысль! Начало сезона под девизом «Мазовецкая клубника».
— Я думаю, это можно будет сделать, — твёрдо заверил Меринос, вставая. — Хорошо, пан Жичливый, я подумаю над вашим делом. Возможно, я вам и помогу. Как кооператор кооператору. А пока — до свидания…
Он широко улыбнулся и подал Жичливому руку. Тот несколько раз низко поклонился и вышел. Меринос позвонил. Вошла Анеля.
— Анеля, — приказал он, — позови-ка мне Крушину.
— Пришёл инженер, — сообщила Анеля.
— Прекрасно. Попроси ко мне и пана Вильгу.
— Уже сделано, пан председатель, — ответила Анеля официальным тоном.
Через тёмный коридор она прошла в небольшую прокуренную комнату. Здесь за письменным столом сидел Метеор, на столе устроился Крушина, а возле окна стоял худощавый, слегка сутулый мужчина лет пятидесяти; несмелые бледные лучи апрельского солнца играли на его большой лысине, обрамлённой остатками бесцветных волос.
— Инженер, — окликнула Анеля, — убери свой голый череп с солнца и шуруй к пану председателю! И ты тоже иди, бугай! — обратилась она к Крушине.
— Анеля, — сказал инженер Альберт Вильга, — я тебе когда-нибудь смонтирую тормоза на челюстях! Поскольку тебя в конце концов твоя пасть сведёт в могилу.
От выгоревших бледно-голубых глаз Вильги и его вытянутого равнодушного лица веяло холодным презрением. Он принадлежал к числу довоенных дельцов, директоров фабрик или банкиров, словом, к людям из так называемого «хорошего общества», хотя, правда, довольно сомнительного происхождения. Перед такими, как он, стояли когда-то по стойке «смирно» целые шеренги анелей. Однако Анеля была скроена из крепкого материала.
— Хорошо уж, хорошо — непринуждённо ответила она, — ещё и обижается… Видали его! Будто я уже лет двадцать не знаю, что он за тип…
Анеля была очень опасна: двадцатилетний стаж работы почти во всех варшавских отелях, ещё до войны увенчанный такой вершиной карьеры, как ночная дежурная по номеру, давал ей возможность заглядывать в самые тёмные уголки жизни разных людей в Варшаве, а непревзойдённое умение забористо выражаться превращало её в мощную, почти несокрушимую силу.
— Бабуля, — сказал Метеор, надевая плащ, — скажи председателю, что я иду выполнять поручение.